class="p1">Рабочие стояли полукругом возле ящика, и всё вокруг, не считая порхающих насекомых, словно замерло. Люди застыли неподвижно, как камни, на лицах у них читался страх – то ли за Рэй Линн, то ли за себя, а может, то и другое вместе. Выбора не было. Оставалось только лезть в ящик. Откуда ни возьмись, налетела целая туча мошки. Рэй Линн отогнала ее рукой и уселась, стараясь не смотреть на пятна неизвестного происхождения и не думать, что это и откуда. Сняла шляпу и положила ее под голову.

Как только она оказалась внутри, ее затошнило, но она сдержала рвотные позывы. Чтобы никого не видеть, она отвернулась, стала смотреть налево, и в глаза ей бросились верхушки деревьев, колышущиеся на ветру. Она постаралась запечатлеть их в воображении и, услышав скрип крышки, закрыла глаза: не хотелось смотреть, как та опускается. Свет, пробивавшийся сквозь веки, погас. Рэй Линн зажала рот рукой, чтобы не расплакаться, слыша, как над ней запирают замок. Слезы тратить нельзя, это она почему-то понимала. Сверху раздался двойной удар, кто-то пробормотал несколько слов, а затем наступила тишина.

Она начала молиться. Молилась, чтобы время прошло быстрее, хоть и знала, что оно покажется ей вечностью. Может, кто-нибудь все-таки доложит Дэлу Ризу или Тейлору, скажет, что Ворон потерял берега. Рэй Линн сосредоточилась на звуках, которые могла расслышать. Осторожно проверила, насколько здесь можно двигать ногами и руками. Она была меньше большинства мужчин, и, судя по тому, что и ей-то здесь было тесно, любому, кто был хоть на дюйм выше, наверняка приходилось совсем тяжко. Из уголка глаза у нее скатилась слезинка, она дотянулась рукой до лица и стерла ее. Заставила себя думать о хороших временах с Уорреном. О доме в округе Харнетт с веселой кухонькой и садиком. О цветах, растущих во дворе. О том, как хорошо было сидеть на крылечке утром или вечером, когда не жарко, любоваться восходами и закатами, качающимися ветвями деревьев, ярко-синим небом. Она постаралась мысленно оказаться там.

Время шло. Рэй Линн изо всех сил старалась не думать о жажде, о голоде, о том, как твердые доски давят на плечи и тазовые кости. Вспоминала, как ей пришла в голову идея поехать в Ласточкино Гнездо, – и ведь тогда казалось, что это хороший план. Другого пути не было… или был? Рэй Линн принялась размышлять о событиях тех дней и о том, почему она решила исчезнуть. Буч Крэндалл не дал ей времени прийти в себя после того, что случилось с Уорреном, и если вспомнить, что он предлагал и чем угрожал в случае отказа, ясно, что оставаться было нельзя. Никто бы не понял, что произошло на самом деле, даже если бы она попыталась объяснить. Никто, кроме Уоррена. Юджин наверняка добился бы, чтобы ее арестовали, судили и посадили в тюрьму. А теперь вот ее все равно заперли в ящике. Может, это Бог послал ей такое наказание?

Она перебирала доводы в голове снова и снова, пока не задремала. Через какое-то время ее разбудила режущая боль внизу живота. Забыв, где находится, Рэй Линн подняла руку, чтобы пощупать живот, и наткнулась на твердую поверхность крышки. Прошло несколько секунд, пока она вспомнила обо всем и с трудом сдержалась, чтобы не застучать в крышку и не начать звать на помощь. Боль вернулась: острая, резкая, пронизывающая, теперь уже не желающая уходить, в точности такая же, как все последние четырнадцать лет – раз в месяц, как часы. Рэй Линн совсем не подумала о месячных, и тем более было непонятно, что с ними делать в такой ситуации, как сейчас. В горле страшно пересохло, как будто она несколько дней подряд дышала ртом. Рэй Линн закашлялась и тут же почувствовала теплую влагу между ног. Почему именно сейчас?

Глаза уже привыкли к темноте, сквозь щелку в крышке на ночном небе была видна крошечная звездочка, и Рэй Линн смотрела на нее, пока глаза снова не закрылись и она не уснула.

Глава 15. Дэл

Кобб, как и сам Дэл, был ранней пташкой, но сегодня из его маленькой хижины не доносилось ни звука. Их лачуги стояли довольно близко друг к другу, и стены у них были хлипкие, так что по утрам Риз обычно слышал стук подошв, когда сосед совал ноги в ботинки, а потом неизменно, как по часам, раздавалось дребезжание кофейника. Однажды Дэлу даже померещилось что-то похожее на плач, но он решил, что ослышался. А сегодня, когда он вышел утром на улицу, все было тихо. Дэлу хотелось как-то успокоить мальчишку, чтобы не переживал так сильно насчет выработки. Пообещать, что будет присматривать за ним и, возможно, даст поблажку, если Кобб отстанет на какую-нибудь пару сотен деревьев. Хотя, пожалуй, не стоило вообще заводить об этом разговор. Дэл видел: парень хоть и не укладывается в отведенное время, но нельзя сказать, что он не старается. Риз постоял еще минуту-другую и вернулся в дом.

Впервые с того дня, как повесил ружье над дверью, Дэл взял оружие в руки. У него возник план: попробовать подстрелить какую-нибудь мелкую дичь и отдать своим работникам. Им самим оружия не полагалось, и хотя они отлично умели ставить ловушки, добыть свежую дичь удавалось нечасто: не до того было с их работой. Выйдя на улицу, Риз еще раз взглянул, не проснулся ли Кобб. В тесной хижине было все так же темно и тихо. До приезда рабочей повозки оставалось еще с полчаса, не меньше, – может, Кобб просто решил сегодня поспать подольше.

По дороге к сараю Дэл видел, что лагерь оживает: несколько мужчин умывались и брились на крыльце, женщины качали свежую воду в ведра, перекрикиваясь друг с другом. Одни уже собирали в огороде помидоры или бобы, другие сидели на пеньках и лущили кукурузу к вечеру, на ужин. Некоторые собирали яйца от своих кур. Дэл подошел к сараю и вдохнул резкий, острый запах лошадей, сена и навоза. Сразу вспомнилась пара лошадок, которых запрягал когда-то в повозку его отец. Он вывел Руби, кобылу Балларда, из стойла, дал ей корма и воды, а сам пока принялся чистить шкуру. Когда он закончил, на земле остался тонкий ярко-рыжий налет. Пора было выезжать. Дэл оседлал кобылу, забрался ей на спину, потрепал по шее и сказал:

– Теперь мы с тобой вдвоем, старушка, ты да я.

На поляне, отведенной для стоянки, те, кто работал у Балларда, выгрузились из повозки и встали в ряд, переговариваясь