Судя по всему, человек, с которым он сейчас боролся, был уверен, что справится. Наивный. При неровном ночном свете Веретьев видел его лицо – осунувшееся, небритое лицо с запавшими глазами, в которых не было ничего человеческого. Мужику было лет сорок, может, чуть больше. Значит, это тот, кто постарше, ради которого и прилетел в лагерь вертолет, чтобы осуществить побег. Алексей Шевелев, осужденный за убийство жены. Тот, второй, доставшийся на Женькину долю, значит, Игорь Беспалов, совершивший вооруженный налет на магазин. Ну ладно. Как говорится, будем знакомы.

Доносящееся снизу пыхтение Веретьеву вдруг надоело, он ловко применил еще один прием, в результате которого рука, держащая нож, оказалась прямо в костре. Пальцы непроизвольно разжались, оставляя оружие огню, и преступник отдернул руку, негромко матерясь сквозь зубы. Веретьев перевернул его лицом к земле, завернул руки и сел сверху.

– Тихо, я сказал. Не рыпайся.

Вытащив из штанов ремень, он неловко стянул поверженному противнику руки и обвел глазами поляну. Женька и Беспалов боролись неподалеку от палаток. Преступник вдруг ловко вывернулся, вскочил на ноги, бросил Женьке в лицо горсть земли, отпрыгнул в сторону, развернулся, достав из кармана пистолет, навел его на Макарова. Стоящий на коленях Женька тер руками глаза, и его совершенно точно нужно было спасать. Веретьев быстро ощупал лежащего на земле Шевелева. Нет, второго пистолета не было.

– Встанешь – вернусь и сломаю шею, – тихо сказал он и тоже вскочил, прыгнул через костер, перекатился, делая подсечку, сбивая с ног Беспалова.

Тот начал падать и одновременно стрелять. Черт-черт-черт, сейчас перебудит весь лагерь. Главное, чтобы под пули не выскочили женщины. Движения были заученными и четкими. Сейчас Веретьев «работал», действуя исключительно на инстинктах. Был не человеком, а машиной. Все, чему его когда-то учили, всплывало даже не в памяти, а в четких движениях рук, ног, головы, каждой мышцы тела.

Раз – и пистолет, выбитый из руки, отлетел куда-то в сторону. Два – и преступник снова лежит на земле. Три – и он полностью обездвижен. Из остальных палаток уже выскакивали разбуженные парни, спросонья пытавшиеся понять, что здесь происходит.

– Погоди, у меня наручники есть. – К командиру подбежал отплевавшийся от земли Макаров, ловко защелкнул браслеты на запястьях отчаянно ругающегося Беспалова. – Все, этот готов.

Веретьев повернулся к оставленному им Шевелеву. Тот, явно не оценив угрозы, пытался со связанными руками подняться на ноги. Впрочем, внимание Веретьева привлек не он, а Таня. Она стояла у медицинской палатки и целилась из пистолета, а мишенью была выскочившая на шум Ирина.

– Таня, стой. Не сходи с ума. Положи пистолет. Он заряжен, – тихо сказал Веретьев, делая знак всем остальным не двигаться.

До девушки было всего несколько шагов, и Веретьев видел яростный блеск ее безумных глаз.

В голове мелькнул мгновенный расчет действий: прыжок, подсечка, захват руки, чтобы выпущенная пуля в случае чего ушла в небо. Но его словно парализовало оттого, что от точности этого расчета и его, веретьевских, умений, кажется, сейчас зависела Ирина жизнь.

Нет, прыгать нельзя. Она слишком близко к Ирине, если успеет выстрелить, то почти в упор. Пальцы на рукоятке пистолета побелели.

– Таня, – голос звучал вкрадчиво, – посмотри на меня. Я сейчас подойду и тебя обниму. Хорошо? Ты очень напугалась, и я тебя успокою. Посмотри на меня, Таня. Та-а-а-аня.

Девушка повернула голову и подняла на Веретьева полные муки глаза. Пистолет в ее руке дрожал.

«Отпрыгни в сторону, спасайся», – мысленно приказал Веретьев Ирине, но она стояла неподвижно, словно загипнотизированная смотрящим на нее черным зрачком пистолетного дула.

– Иди ко мне, моя хорошая. – Веретьев протянул руку, словно приглашая Таню на танец. Та сделала шаг в его сторону, но тут Шевелев все-таки сумел подняться на ноги и побежал. Никто из поисковиков даже не пошевелился, словно замерев от разворачивающейся перед ними картины.

– Игнат, Женя, – коротко приказал Веретьев и снова уставился в глаза Тане.

Впрочем, секунды, на которую он отвлекся, было достаточно, чтобы потерять наметившуюся между ними связь. На лице Тани мелькнуло отчаяние, она вздернула подбородок, повернулась и выстрелила.

Почему-то в тот момент, когда смерть кажется неминуемой, на человека снисходит полное спокойствие. Это не безразличие к своей судьбе, нет. Это четкое понимание, что изменить уже ничего невозможно, а значит, бояться бессмысленно. В чувстве освобождения от страха, пожалуй, даже было что-то приятное, по крайней мере, Ирина встретила его с облегчением.

До той самой минуты, как ей в лицо уставилась черная точка пистолетного дула, Ирина волновалась обо всем сразу: о бандитах, угрожавших ее ребенку, об уходе с работы, о таянии денег на банковском счете, о сбежавших зэках, о том, нет ли в лесу змей, о сложных отношениях с родителями, для которых она всегда была как будто на периферии.

Нет, папа и мама, несомненно, любили ее, но для них на первом месте была их наука, на втором – маленький ухоженный домик в Германии вкупе с кругленьким банковским счетом и понятной и предсказуемой жизнью. А уже во вторую очередь они думали о своей взрослой, разумной, состоявшейся в жизни дочери, которая даже умудрилась выйти замуж и родить ребенка, а что развелась, так с кем не бывает.

В последние несколько дней Ирина также очень боялась растущего в ее груди нового чувства, которое было ей не очень знакомо. Она подозревала, что оно называется влюбленностью, и от этого боялась еще больше, потому что единственная любовь, существовавшая в ее жизни до этого, ничего, кроме боли, ей не принесла.

Сейчас, на пороге смерти, за секунду до выстрела, Ирина не боялась уже ничего. Даже за остающегося сиротой сына ей не было страшно. Откуда-то изнутри зрело понимание, что сидящая сейчас в палатке с ребенком Надежда Александровна, пережившая свою страшную потерю, сумеет стать Ване опорой.

Пожалуй, на девушку с пистолетом в руках, бледную, с горящими глазами и прокушенной губой, она смотрела даже с некоторым любопытством. Каково это – держать на мушке живого человека и знать, что его жизнь полностью в твоей власти? Каково прислушиваться к голосу черного демона, пожирающего тебя изнутри, имя которому ревность? Каково ощущать растянутость мига, который отделяет тебя от того, чтобы стать убийцей?

Тело было словно погружено в пушистую, немного свалявшуюся вату, в какую в ее детстве убирали до следующего Нового года елочные игрушки. Испытывая блаженство от отсутствия страха, сквозь эту вату Ирина видела, как шевелятся губы стоящего напротив Александра, но не слушала, что именно он говорит. Это сейчас было совсем неважно.

Как в замедленной съемке Ирина наблюдала, как повернулась на этот голос Татьяна, сразу стало теплее, потому что теперь ее не прожигал арктическим холодом ненавидящий взгляд девушки. Боковым зрением она заметила какое-то движение, сквозь все ту же вату услышала, как Александр коротко приказывает что-то своим друзьям, заметила, как неловко дернулось, смещаясь, дуло пистолета.