– Слушайте сюда, – сказал он. – Я не мент, поэтому вопросы буду задавать только те, которые интересуют меня лично. Заставить вас отвечать я не могу, и на ваш новый срок, который вам впаяют за побег, это никак не повлияет. Не сотрудничество это со следствием. Максимум, что могу обещать, – передачу в колонию. Регулярную. Раз в пару месяцев.

– Девушку вашу накажут за то, что она в меня стреляла. Это не самооборона была, – криво усмехнулся уголовник постарше. – Я ж не на нее бежал, а она пальбу подняла. Про это поговорить не хочешь?

– Ну, за ее действия она и ответит, ты за нее не волнуйся, – криво усмехнулся Веретьев. – А у меня денег на адвоката хватит. За это тоже не переживай. Ну что, поговорим? Тебе с этого никакого урону, обещаю.

– Спрашивай. Почему бы и не поболтать на воле. Скоро опять все закончится.

– У нас пропал товарищ. Три дня назад ушел в деревню и не вернулся. По времени это совпало с вашим побегом. Вы его видели? – И Веретьев коротко описал Павла Головина.

Шевелев и Беспалов переглянулись.

– Нет, – наконец сказал старший, поморщился от боли в раненой ноге. – Не видели. Мы тут ни при чем.

– Когда вы оказались в деревне, в которой дом облюбовали?

– Да в день побега. Вечерело уж. Вертолет мои друзья угнали. Ты уж извини, парень, да только имен их я тебе не открою. Мне под статью хороших людей ни к чему подводить. Мой грех, и только.

– Пистолет тебе тоже хорошие люди подогнали? – улыбнулся Веретьев.

Ирина слушала с интересом, потому что боевик на глазах превращался в захватывающий детектив.

– Ну да, как в лесах без оружия. В общем, вертолет мы посадили там, где это возможно было, на открытом пространстве. Там у друганов моих машина ждала, но сразу в нее садиться было равносильно тому же, что и сдаться. Ясно же, что дороги сразу перекрыли. В общем, они нам одежду отдали, оружие, денег, чтобы продержаться первое время. Тут в окрестности деревень полупустых много, дома полуразрушенные везде есть. Укрыться можно. Тем более здесь, в близости к болотам. Глухие тут места. Недели две продержаться надо было, а там бы оцепление сняли.

– То есть вы в эту деревню пришли поздно вечером?

– Да, дом на краю с проваленной крышей нашли, там обустроились. Запас еды у нас какой-никакой был. Ночью гроза началась, мы и решили в нее выйти, осмотреться, что тут к чему. В такой ливень точно шансов никого встретить не было.

– К ее дому подходили? – Александр кивнул на затаившую дыхание Ирину.

– Да, на всю деревню всего два жилых дома. Один за глухим забором, весь новенький, крыша блестящая, мужская рука видна, хозяйская. Там нам ловить нечего было. А второй дом попроще, на веревке в огороде белье мокло, так только детское и женское, вот я и попросил Игорька в окно заглянуть. Он бабу с ребенком в комнате увидел. Мы зарубку сделали на всякий случай. Ну, что сюда заглянуть можно, если оголодаем.

Ирина вздрогнула всем телом, Шевелев при виде ее явного испуга осклабился.

– Да мы ж не звери, мы бы дите не тронули и без мамаши не оставили. Мы ж не эта ваша безумная, что по людям палит. – Он снова покосился в сторону угрюмо стоящей Тани.

– Дальше что было?

– Ну что, переночевали мы в том доме. Когда дождь кончился, на задах костер разожгли, чтобы шмотье просушить.

– Собака соседская лаяла, когда вы к дому подходили? – спросила вдруг Ирина.

Веретьев внимательно посмотрел на нее и кивнул.

– Да не ходили мы туда, – в разговор вмешался Беспалов. – Леха же сказал, мы туда и близко не совались, зачем нам собакам на нюх попадать? Да и на такой домине камеры могут стоять, а нам фотографироваться не в кайф. Тот дом издали осмотрели, во второй в окна заглянули и ушли.

– Откуда вы знаете, что в том доме есть собаки, если вы не подходили близко и на вас они не лаяли?

– На кого-то другого лаяли, что тут непонятного? Сначала дождь зарядил, мы в доме сидели. Чаю сварили на костре, пожрали. Собаки лаяли, мы напряглись, думали, по нашу душу. Но потом стихло все. Мы выждали немного и пошли оглядеться.

– Так. С этой ночью все понятно. Дальше что было?

– Ну, мы днем с чердака смотрели, что в деревне происходит. Баба эта с дитенком туда-сюда ходила. К соседям там. Тот к ней в огород заходил. Разговаривали они о чем-то. У нас жратва кончилась, поэтому я до речки сгонял, искупался. Местного там встретил, дал ему денег, попросил, чтобы он нам утром по тихой воде еду приносил. И не болтал особо. Тот был такая синь подзаборная, что можно было не бояться, что он нас сдаст.

– Если он на речку ходил, то ты на чердаке оставался? – спросил Александр у Шевелева.

– Ну да, чтобы успеть тикануть на болота, если что. Но все тихо было. Я ж говорю.

– И наш товарищ в деревне даже не появлялся?

– Не было никого. Весь день никого не было.

– Вы сбежали из колонии, потому что знали, что где-то здесь спрятаны алмазы? – Вопрос прозвучал так неожиданно, что на поляне сразу стало тихо.

Ирина уставилась на Веретьева, отмечая, что лица всех остальных отражают такое же изумление. Уголовники исключением не были.

– Чего? – спросил Шевелев. – Какие еще алмазы? Ты от стресса крышей поехал, что ли?

– Вениамин Глебов, которого вы зарезали, перед смертью говорил что-то про алмазы. Ты сидел в тюрьме почти двадцать лет, но сбежал только сейчас, хотя всего через пятилетку мог и так выйти на свободу. И ты, – он повернулся к Беспалову, – тоже. Вас сподвигла на побег очень серьезная причина. И из этих мест вы не поспешили убраться, а остались на болотах, хотя это крайне недальновидно.

– Да я сбежал, потому что у меня дочка единственная замуж выходит. Понимаешь ты, нет? – заорал Шевелев. – Ты вообще знаешь, что это такое, когда ты живешь себе, живешь. Ну, выпиваешь себе потихоньку, ну, грешишь себе помаленьку, а потом узнаешь, что жена твоя тебе изменяет с соседом, да еще и уехать с ним собралась и дочку забрать. Убил я ее? Так за дело. Она шлюха была. Я на работу уходил, а она к любовнику в койку прыгала, ребенка покормить забывала, да еще и била, чтобы та не плакала. Я бы ее, суку, и второй раз убил, если бы дотянулся.

– То есть ты из любви к дочке ее без отца и без матери оставил? – уточнил Веретьев, впрочем, без всякой издевки в голосе.

– Да лучше без матери, чем с такой шалавой. Она у бабки росла. Училась хорошо. Письма мне пару лет назад писать начала. И вот выяснилось, что замуж выходит. В Америку, понимаешь? Уехала бы навсегда, и никогда бы я ее не увидел. Вот и решил, что мне сбежать надо, попрощаться перед отъездом, а уж потом снова в колонии свой век доживать. Если без дочери рядом, то мне все равно сколько. Пять лет или десять. В Америку мне все равно навсегда дорога заказана. А почему я отсюда не ушел, я уже объяснил, чтобы не поймали раньше времени.