Эти бумаги подтвердили слова секретарши. А заодно он подсмотрел её домашний адрес. В гости, конечно, он к ней не собирался, но пусть будет, на всякий случай…

Потом пришлось уехать на встречу с директором «Экванта» вместо Котова — того сразил гипертонический криз.

Переговоры затянулись, и в офис Крамер вернулся уже вечером.

На обратном пути он всё обдумывал, как ему поступить с Эллой Марковной. Хотелось бы, конечно, незамедлительно уволить и по статье, но он прекрасно понимал, как она могла вывернуться из этой ситуации и доставить им в будущем кучу хлопот.

Очевидно, что злосчастную коробку напечатала она за свои деньги, а, значит, могла делать с ними, что угодно. Ну а то, что она оклеветала Ксению Андреевну, — так слова к делу не пришьёшь, если она вдруг помчится в суд или в инспекцию труда.

Его опасения подтвердил и штатный юрист.

— Что вы! Даже не думайте! — замахал он руками. — Вы же не записывали ваш с ней разговор, а она потом от всего открещится. Её уже пытались когда-то уволить, а в итоге через суд Гвоздецкую восстановили и выплатили компенсацию. А нам прилетело по шапке из гендирекции. Так что с ней нужны железобетонные основания, а иначе и затевать не стоит.

— Что ж, будут вам основания, — пообещал Крамер.

А теперь, наверное, стоило извиниться перед Ксенией Андреевной. Хотя бы за эти чёртовы листовки.

Он спустился в клиентский отдел, где уже почти все разошлись. Однако в кабинете Ксюши угадывалось движение сквозь щели в жалюзи. Злясь на себя за неожиданное волнение, он пересёк пустой зал и, постучав, открыл дверь её кабинета.

Ксюша

Из кабинета коммерческого директора я вылетела чуть ли не в слезах. Нет, ну до чего же обидно! Тут из кожи вон лезешь, чтобы всё было сделано хорошо и своевременно. Девчонки мои вкалывают, не покладая рук, в ущерб своим семьям. А он верит этой подлой и насквозь лживой Эллочке!

Почти всю ночь я промаялась. Если и спала, то урывками. Но утром встала полная решимости.

Пока ехала на работу немного подрастеряла запал, но всё же твёрдо решила — уволюсь. Сегодня же пойду в кадры с заявлением.

До обеда, правда, никак не удавалось вырваться — то одно задерживало, то другое. И в суете почти забыла об этом, но во время обеда в буфете подслушала разговор продажников.

— Вот что за бред? — возмущался Рома. — Почему я должен обзванивать не пойми кого, спрашивать про какие-то идиотские листовки вместо того, чтобы заниматься своим проектом? Утро, считай, коту под хвост…

— Ничего не поделаешь, — ответил ему Костя. — Он — начальник, ты — дурак. Такова жизнь, бро.

О, вот значит как! Этот Крамер ещё и меня проверяет. Ну что ж, пусть проверяет. И всё равно обидно!

Когда наконец я выкроила время и поднялась в отдел кадров, меня там озадачили.

— Что у вас произошло? — спросила кадровичка. — И Крамер про тебя только что расспрашивал.

— А что именно спрашивал? — насторожилась я.

— Ну так, общие сведения. Сказал, к аттестации ему надо. Проверить вашу профпригодность хочет.

Я сунула ей под нос моё заявление и выскочила из кабинета, ещё больше расстроившись.

Гляжу, он всерьёз за меня взялся! По всем фронтам решил проверить. Как же это унизительно! И как жаль, что нельзя уйти сразу, а придётся отрабатывать целых полмесяца!

На лестнице, как назло, мне попалась Эллочка. Расплылась в ликующей улыбке. Проворковала елейным голоском:

— Что-то на вас, Ксения Андреевна, прямо лица нет. Что-то стряслось?

Я всегда старалась держаться от бывшей подруги подальше, игнорировать её слова, не обращать внимания на её выходки. Считала, что так проще и спокойнее. Не хотелось с ней связываться, не хотелось скатываться до её уровня. Но сейчас, видимо, припекло, или она подвернулась в неподходящий момент.

Я развернулась, поймала её запястье и стиснула со всей силы так, что с её лица вмиг сползла эта улыбочка.

— Послушай меня. У меня ангельское терпение, но ему пришёл конец. Так что советую — обходи впредь меня по дуге. Потому что я за себя не ручаюсь. Потому что… ещё одно твоё слово — и лица не будет у тебя!

Эллочка обескураженно молчала. Потом вырвала руку и помчалась наверх, буркнув: «Чокнутая».

Девочкам своим я не стала сообщать про увольнение сегодня. Решила, скажу завтра, на планёрке. Успокоюсь заодно, а то ведь так и тянуло расплакаться.

Да я и поплакала немного, но так, чтобы никто не видел. Заперлась вечером в своём кабинете и пустила слезу.

Когда неожиданно постучали, я торопливо промокнула глаза платочком, шмыгнула носом и только потом разрешила войти. Не хотела пугать и расстраивать своих девчонок.

Но это оказался Крамер…

Вот уж его я никак не ожидала здесь увидеть. Когда ему что-то надо — он призывал явиться к себе. Причём даже не сам, а через секретаршу. А тут вдруг собственной персоной прийти не поленился!

Я уставилась на него в немом изумлении.

Он оглядел мой кавардак. Я не неряха вообще-то. Дома вот у меня чисто и уютно. Но в такой каморке и с таким огромным количеством бумаг и папок, которые попросту некуда складывать, порядок и уют навести очень проблематично.

Он посмотрел на стул для посетителей. На его лице отразилось сомнение: то ли сесть, то ли не стоит. Не стал, просто сунул руки в карманы и перевёл взгляд на меня. И такой взгляд, что у меня тут же скачками стала подниматься температура.

— Ксения Андреевна, я хочу извиниться перед вами.

Я пока не оправилась оттого, что он вообще сюда пришёл, а теперь ещё и извинения!

— Я был неправ. И с листовками, и вообще…

— Вообще? — переспросила я, не зная, что ещё сказать.

— Ну да. Я думал, что вы… В общем, я в вас ошибался. И зря вам не поверил…

Я так и сидела безмолвно, ошарашено глядя на него во все глаза.

— И спасибо вам, Ксения Андреевна, за хорошую работу.

Он ещё постоял несколько секунд на пороге и, не дождавшись от меня ответа, вышел.

— И что, ты его простила? — допытывалась Лёлька.

Я пожала плечами.

— Ну, он извинился, признал ошибку. Я и этого от него не ожидала, если честно. Особенно после истории с машиной и пиджаком. Ну и я же тоже на его счёт ошиблась, ты вспомни. Так что мы, считай, квиты. А если бы он Эллочку уволил, так я бы его вообще расцеловала.

— Если он выпнет Элку, я сама его приеду и расцелую. Я сплю и вижу, когда её уже настигнет карма. Ты же знаешь, у меня обострённое чувство справедливости.