Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Соси! — услышала я шипенье Тюна, и только сейчас поняла, что он пытается всунуть мне в руку деревянный фаллос.
Ну а если совсем мечтать… То почему бы не представить, что в компанию к этим двоим может добавиться и кто-то третий?
Широко разведя колени, выгибаясь в пояснице, я делала волнообразные движения всем телом, заставляя двигаться предметы внутри меня. Я смотрела то на Бринка, то на Мерсера, и жалела, что вражда помешала им сесть рядом. Так я могла бы видеть их рядом. И представлять, что они — оба во мне.
Я облизнула дилдо, предложенное мне Тюном, и принялась жадно посасывать деревянную головку, словно это было самым вкусным лакомством на свете. Бедра мои покачивались всё быстрее, язык работал всё проворнее, и кто-то из мужчин не выдержал, начав дрочить тайком, спрятавшись за спинкой чужого кресла.
Но это было неважно, потому что я двигалась по своему пути — по пути своего наслаждения, где мужчины были для меня лишь целью, лишь средством. Пусть они захватили меня, пусть поработили так, что я и правда мечтаю о крепких, ненасытных членах, о безудержной страсти, но сегодня, сейчас, я получу то, что хочу сама. Не собираюсь отказываться от наслаждения!..
А потом мысли покинули меня, оставив лишь звенящую пустоту и жар тела. Я двигалась, стонала, сосала и ласкала себя — то сжимая груди, то щипая и оттягивая соски, то касаясь особо чувствительного местечка между нижних губ.
— Господа, господа, прошу держать себя в руках! — заблажил Тюн, потому что кто-то рванулся вперёд, опрокинув кресло. — Демонстрация закончена! — крикнул он, рывком переставляя ширму, чтобы закрыть меня, и в этот самый момент я упала на подушку, забившись в конвульсиях самого сильного, самого потрясающего наслаждения, что когда-либо приходилось испытывать лисичке Афаль.
Как сквозь ватное одеяло я слышала далекие голоса, топот ног, звон монет, но всё это было не настоящим… Настоящая Афаль уже летела рыжей стрелой по осеннему лесу, распушив хвост и тяфкая на юрких пташек, шнырявших по ягодным кустам…
— Десять тысяч! — Тюн потирал руки, открывая один конверт за другим и просматривая цену. — Эй, лесная тварь, — окликнул он меня, — господин Алтон даёт за шлюшку с родинкой десять тысяч. Это после того, как ты столько с ним возилась, а уж сколько у него отсосала… Вот предатель, верно? А-ха-ха!..
— Главное, что ты доволен, — ответила я сквозь зубы, наблюдая, как он дрожащими от нетерпения руками тянется к очередному конверту. — Но про собак и козлов ты зря сказал.
— Обиделась? — он хохотнул и закатил глаза, увидев очередную цифру. — Но члену господина Алтона ничего не светит, потому что господин Раймус дает за тебя двадцать тысяч! Двадцать! За сучку, которая воняет псиной! Тюн, ты везунчик! — пропел он, целуя каждый нолик, нарисованный в письме. — А тут что?..
— Не обиделась, — сказала я, пока он открывал очередное письмо с ценой за меня. — Но ты сам-то представляешь, что значит — с козлами?.. Должен же быть хоть какой-то предел твоей жадности…
— Будто для тебя есть разница, кто тебя трахает! Ничего, растянешься! — огрызнулся Тюн, с досадой отбросив письмо.
Видимо, цена там была — не заслуживающая внимания.
— Так, у нас ещё два дня, — потирая ладони заявил Тюн. — Многие ещё не прислали письма. Бринк и Мерсер, кстати, любовнички твои сумасшедшие, тоже не дали пока свою цену. Ну, на генерала я слишком не рассчитываю, хотя он, вроде, и спятил от тебя, а вот господин Бринк… Надо будет пустить слушок, что самая высокая цена на сегодня — пятьдесят тысяч.
— Двадцать, — напомнила я, но мой хозяин расхохотался.
— Никому об этом знать не надо, дура лисья, — он был красный, как напившийся комар. — Пустим слушок, и, глядишь, за тебя дадут не только пятьдесят, но и шестьдесят тысяч… Эх, заживу!..
— А моя шкурка, хозяин? — осторожно начала выспрашивать я. — Неужели она не стоит этого золота?
Хорошее настроение сразу покинуло Тюна.
— Заткнулась и пошла к себе! — рявкнул он. — Скоро вечер, ожидаются клиенты. Потом отдохнешь, будет у тебя год. А сейчас — работать!
В этот вечер ко мне пришел Фрэнсис Мерсер. Я начала ластиться к нему, но он сидел мрачный, даже не пил вина, а потом вдруг притянул меня к себе и зашептал мне на ухо:
— Послушай, давай ты сбежишь. Бринк распродает всё своё имущество, я не смогу перебить его цену. Я устрою тебе побег и спрячу тебя…
— Нет, господин, — перебила я его грустно, — это будет опасно и для вас, и для меня. Господин Бринк всё равно дознается… С его-то деньгами и связями… А я принадлежу хозяину. Сбегу, поймают — и что меня ждёт? В лучшем случае — пожизненная каторга.
Он скрипнул зубами, не желая соглашаться.
— Зачем вам переживать из-за этого, — я обняла его за шею, погладила его плечи, грудь, постепенно спускаясь всё ниже. — Я всего лишь шлюшка из борделя… И эта продажа — она только на год…
— Не видеть тебя год! Отдать тебя на год Бринку?! — взвился он.
— Не хотите отдавать? Тогда не отдавайте. Купите меня. И я буду только вашей.
— У меня не хватит денег, даже если продам всё, — он в отчаянии взлохматил волосы. — А Бринк даже снял деньги со счетов в иностранных банках…
— Но на это ему понадобится разрешение жены. А госпожа Сесилия никогда не даст своего согласия, чтобы её муж купил… меня.
— Он подал на развод, — мрачно сказал Мерсер. — Прошение уже в королевской канцелярии. Насколько я знаю, Бринк сказал, что если жена не дает денег, то такая жена ему не нужна.
— Шерстинки рыжие! — изумилась я. — И куда девалась любовь? Ведь он так старался, чтобы отбить у вас невесту… А вы не желаете предложить госпоже Сесилии защиту? Ведь вы так долго мечтали о ней.
— Из двух шлюх выбирают ту, что красивее, — изрек генерал, и я чуть не расхохоталась ему в лицо. — Сесилия меня теперь не интересует.
«Давно ли ты притащился ко мне пьяный, дроча на её образ, — мысленно сказала я ему. — Тебе нужна только я? Насколько? На месяц? На год? Или я перестану тебя интересовать в тот самый момент, когда ваша вражда с Бринком остынет, или найдется другая игрушка?».
— Мне нужна только ты, — говорил между тем Мерсер, накручивая мои волосы на свою ладонь и потихоньку заставляя меня наклониться к его члену. — Я убью Бринка, но ты ему не достанешься.
— Не надо никого убивать, — я уперлась ладонью в его колено. — Просто купите меня.
— Ты меня не слышишь? — вздохнул он. — Ни у кого нет таких денег, как у Бринка. Если он соберет всё…
— Ну и пусть себе собирает, — усмехнулась я, и генерал нахмурился, глядя на меня настороженно. — Если вы на всё готовы ради меня, я скажу, что нужно сделать.
— Говори, — произнёс он одними губами.
Следующим посетителем борделя (а вернее — посетительницей) оказалась, вполне ожидаемо, госпожа Сесилия. В этот раз она пришла одна, без компании лесорубов, и когда откинула вуаль, я увидела, что глаза у нее потускнели, а веки покраснели от слёз. Одета прекрасная госпожа была в черное траурное платье — как вдова, и что-то мне подсказывало, что сейчас её горе было гораздо глубже, чем горе любой вдовы. Сесилия лишилась того, что считала своим. Сидела на двух скамеечках стразу, а сейчас у этих скамеечек одновременно обломились ножки.