Но звонить Тому он не хотел. Отправив сообщение в Канаду спросьбой срочно выйти на связь, он три дня обдумывал сложившуюся ситуацию, покаему не позвонил сам Том.

— Вы виделись с нашими друзьями? — спросил его связной. Онидавно уже говорили на особом языке, понятном только им двоим.

— Нет, к сожалению не удалось. У них неприятность. Умер ихпоставщик, — коротко сообщил он.

— Интересно, — сразу все понял Том, — как все это сложно,Кемаль. Вам не кажется, что нужно что-то делать?

— Конечно, нужно, — согласился он, — но я не могу решить,как правильнее поступить в этой ситуации.

— Я к вам приеду, — решительным тоном сказан Том, — намнужно вместе обсудить проблему.

— Хорошо, — обреченно согласился Кемаль, — я буду ждать васзавтра у себя в офисе.

На следующий день Том прилетел. Они встретились недалеко отЦентрального парка, на восьмидесятой стрит, почти рядом со знаменитым на весьмир музеем «Метрополитен Арт», известным многочисленными шедеврами, собраннымив его стенах. Музей располагался в южной части Центрального парка междувосьмидесятой и восемьдесят четвертой стрит и, кроме всех своих достоинстввнутри здания, выделялся и величественной архитектурой, вобравшей в себя лучшиедостижения американского зодчества конца девятнадцатого века. Здание музеязатем неоднократно перестраивалось, и стеклянная крыша над мощной колоннадой«Метрополитена» должна была символизировать новые веяния в архитектуре исоздавала необходимый простор и большое пространство для экспонатов музея. Попредложению Кемаля они пошли в музей, где решили спокойно поговорить.

Он любил бывать здесь. Этот музей был зримым свидетельствомчеловеческой славы. Входивший в число самых крупных музеев мира, он потерялправо называться только музеем даже такой великой и богатой страны, какСоединенные Штаты. Подобно Лувру или Эрмитажу, он был достоянием всегочеловечества. И в полной мере осознавая себя этим достоянием, он помогал любомупришедшему сюда посетителю ощутить мощь и разум человеческой мысли, помогалвыстоять и победить столь тщедушному существу, как человек, казалось обреченныйс самого рождения на смерть и забвение, но попирающий века и тысячелетия своимгением и трудом.

Здесь было представлено все — от египетских пирамид идревних греков до современного искусства. Лучшие полотна Рембрандта, Рафаэля,Босха, Брейгеля казались несокрушимым гимном человеческим чувствам. Но большевсего Кемаль любил творчество импрессионистов, столь блестяще представленное вмузее. Он поднимался на второй этаж, где были расположены залы с картинамиимпрессионистов и снова и снова погружался в сладостный мир искусства.Тулуз-Лотрек и Сезанн, Монэ и Гоген, Сера и Ренуар. Он мог любоваться их мастерствомвечно, такое наслаждение получал он от этого совершенства.

Они поднимались по лестницам, после того как сдали своюверхнюю одежду, купили билеты и прицепили к лацканам пиджаков фирменные значкимузея. Кемаль хотел провести Тома, никогда не бывавшего здесь, в залыимпрессионистов и потому так нетерпеливо проходил остальные, не давая своемусвязному даже оглядеться, хотя Том и не собирался задерживаться. Его маловолновали картины. Его больше интересовал сегодняшний разговор с Кемалем. Онприехал в Америку, уже имея солидный стаж работы и практику за рубежом. Онприобрел опыт, но потерял способность радоваться увиденному и какую-то детскуюпознавательность. За все в этой жизни следовало платить. Опытом люди частоназывают устоявшуюся привычку, а выход из детского возраста почему-то нареклипереходным периодом. Может, все гении человечества счастливо избежали этогопереходного периода, получив уникальную возможность остаться в своем детстве иосознавать мир с уникальной детской непосредственностью и радостью. Том быллишен этого. И потому, он шел по залам, даже не обращая внимания на картины,лишь сознавая, что место выбранное для встречи действительно удобно, так как вэтих залах трудно спрятаться человеку, решившему подслушать их разговор.

В отличие от него, Кемаль попал в Америку совсем молодымчеловеком, что требовалось по легенде. И, несмотря на строгий отбор в КГБ исуровую подготовку, сумел сохранить в душе удивительное чувство прекрасного.Попав впервые в этот город, такой огромный и такой непонятный одновременно, онпоспешил в этот музей, чтобы увидеть воочию картины, о которых он мог лишьслышать. И увиденное потрясло его.

— Ты пытался выйти на связь со своим связным? — спросил егоТом, когда они уже поднялись на второй этаж.

— Он умер. Нет, его не убили, — сразу поправился Кемаль,заметив выражение лица помощника, — он действительно умер в больнице. И передсмертью просил предупредить о предстоящей операции.

— Кого просил? — не понял Том.

— Свою соседку. Свое завещание на нее он переписал.

— И ты разговаривал с этой соседкой? — Том остановился визумления.

— Не останавливайся, — попросил Кемаль, — я хочу показатьтебе картины импрессионистов. Идем дальше.

— О чем вы с ней говорили? Она сказала тебе пароль? —прошипел рассерженный Том. Он отвечал и за безопасность Кемаля.

— Сказала. Только успокойся. Ничего страшного не произошло.Он сообщил ей пароль с таким расчетом, чтобы она ничего не поняла. Она ничего ине поняла. Просто рассказала мне о его болезни и смерти. По-настоящему онгерой, о котором никто никогда не узнает. И это очень обидно.

— Этот «герой» оставил нас без связи, — фыркнул Том, — чтодумаешь делать?

— Пока не знаю. У меня есть канал чрезвычайной связи насамый крайний случай. Но меня предупреждали, что в таком случае сообщение можетдойти не очень быстро. Этот канал был для исключительных случаев, если мненужно, не привлекая к себе внимания попросить новую связь или…

Он вдруг замолчал.

— Или… что?

— Или если я почувствую, что не могу больше тебе доверять, —честно ответил Кемаль.

— В честной игре наших шефов нельзя упрекнуть, — вздохнулТом, — они всегда придумают какую-нибудь пакость. Ты уже отправил сообщение?

— Конечно. Как только прилетел в Нью-Йорк. Мы уже пришли.Посмотри, какая прелесть. Это «Две таитянки» Гогена.

Том равнодушно пожал плечами.

— Ничего особенного. Просто некрасивые бабы с грудями. Ятакие вещи совсем не понимаю. Ну, что интересного в этих мордастых и грудастыхженщинах?

— Ты с ума сошел, Том, — воскликнул пораженный Кемаль, — намже читали лекции по эстетике, по мировой культуре.

— А я на них всегда спал. Меня это как-то не оченьинтересовало, — признался Том, — ты думаешь, эта соседка не была подставкойамериканцев?

— Не была, я проверял, — успокоил его Кемаль, — ты лучшепосмотри сюда. Это Тулуз-Лотрек. Его знаменитый «Флирт». Портрет называется —Англичанин господин Уорнер в «Мулен Руж».