— Это от сына Леонарда Константиновича? — Стелла с изумлением смотрела на Федора. — У него еще один сын? А как же Дим? Он знает?

Федор невольно улыбнулся.

— Трудно сказать, кто знает.

— Господи, скорей бы это все кончилось! — страстно воскликнула она. — Я хочу домой. Я все время жду… понимаете? Боюсь! Что-то должно случиться… Этот журналист и… они! До сих пор не верю, что их нет! Такие самоуверенные, красивые, сильные… И Леонард Константинович… — Голос ее прервался. — Я стала ненавидеть снег! Лучше бы мы остались в городе!

— Стелла, а почему вы приняли приглашение? У Леонарда Константиновича и вашего мужа дела? Может, причина это письмо?

— Елена спрашивала меня про новое завещание, еще раньше… они решили, что Леонард Константинович позвал Артура из-за нового завещания. Я сказала, что ничего не знаю. А теперь я думаю: может, правда? Я не хочу сплетничать, но Дим… Елена говорила, он не очень близок с отцом, может, Леонард Константинович хотел увидеться с этим сыном… другим.

— Может.

Они помолчали.

— Как вы… уже лучше? Может, я принесу чаю? С лимоном, я помню! — Она улыбнулась.

— Спасибо, Стелла. Я пойду к себе. Вы спасли мне жизнь, никто не заглянул бы сюда до утра…

— Ну что вы! — Она вспыхнула. — Я провожу вас. Или все-таки позвать Ивана?

— Не нужно, не хочу никого пугать. Сейчас я встану, и… вперед! Самое главное, я жив.

Она застыла с приоткрытым ртом, в глазах ее промелькнул ужас.

— Я шучу! — Федор рассмеялся и едва не застонал от боли. — Он не собирался меня убивать, он просто не хотел, чтобы я его увидел.

…Опираясь на плечо Стеллы, цепляясь за стены, добрался Федор до своей комнаты. К его облегчению, там никого не было. Иван все еще «гулял» в кухне. Он прилег, Стелла села рядом на стул. Наступило неловкое молчание. Федор взял ее руку. Она вспыхнула и осторожно высвободилась.

— Вам нужно отдохнуть. — Она поднялась, не глядя на него.

— Спасибо, Стелла.

Она, все так же не глядя на него, вышла. Федор закрыл глаза, ему было о чем подумать. Три письма лежали на тумбочке — два в белых конвертах, одно в голубом. Он вспоминал, как копался в бумажках, как уловил… Что это было? Предчувствие, взгляд, движение сбоку, колебание воздуха… и сразу же последовал удар. Он пытался вспомнить, что ему удалось увидеть в ящике до удара… Ворох бумаг, глянцевые листовки, рекламки, брошюрки, янтарные четки… На память приходила голова Марго-дубль, лежавшая на диване, и вывалившаяся из мешка отломанная ее же рука. Он попытался вспомнить, прикрыл ли он дверь, когда вошел в мастерскую. Ему казалось, что прикрыл. Точно, прикрыл! Когда он вошел, лязгнула ручка, а дверь скрипнула. Ничего подобного он не услышал перед ударом… получается, тот уже был в мастерской. Когда он, Федор, вошел, тот спрятался. Куда? Он стоял спиной к двери, удар нанесли сзади и сбоку… справа, значит, тот был за шкафом-пеналом справа от двери… больше там негде прятаться. Зачем он пришел? Пошарить в бумагах умирающего Мэтра? Он, Федор, помешал ему…

Он вспомнил, как ощутил нечто… слабый едва уловимый запах… Запах? Он взял с тумбочки письма в белом конверте, поднес к носу… Они пахли тонко, пряно… мята? Лаванда? Он понял, что запах ему знаком! Письмо в голубом конверте ничем не пахло… вернее, пахло бумагой.

«Интересный поворот, — подумал Федор, рассматривая письма. — И Стелла…»

У него перед глазами стояло заплаканное лицо Стеллы… Он вспомнил, как она поддерживала его за плечи, ее страх, то, как она избегала смотреть ему в глаза… Почему? Солгала?

Ему пришло в голову, что она была в мастерской, что она нанесла удар. Он усмехнулся и обозвал себя дураком, но мысль все царапала и не хотела уходить.

…Чего же она так боится? Он вспомнил бледное перепуганное лицо Стеллы…

Он уснул. Нырнул в глубокий омут сна и не слышал, когда вернулся Иван, как он ронял на пол какие-то вещи, чертыхался, трещал пружинами кровати, а потом оглушительно храпел. Разбудил его дядя Паша. Тронул за плечо, и Федор, которому снился сон про засаду, дернулся, почувствовав его руку. При виде дяди Паши он почувствовал укол страха и пробормотал:

— Что… Леонард Константинович? Что случилось?

— Не, Федя, я не потому, — успокоил его дядя Паша. — Ничего не случилось. Сегодня у хозяина юбилей, что будем делать?

Вопрос более чем странный, принимая во внимание события последних дней.

Федор с силой потер лицо ладонями, попытался покрутить головой и едва сдержал вскрик от резкой боли в затылке. Дядя Паша смотрел озабоченно и выжидающе. Мирно похрапывал Иван — под утро его храп из агрессивного переходил в легкую стадию — храп-лайт.

— Лиза спрашивает, пироги надо печь или как? — спросил дядя Паша. — И кого звать? Этих… глаза б мои не видели! Но надо же по-людски… Лиза говорит, напечет и мясо сделает. А завтра, даст бог, проводим в последний путь девчат. Гробы привезут завтра в двенадцать, кладбище тут недалеко… все честь честью. — Он протяжно вздохнул: — Грехи наши тяжкие… Что делать будем, Федя?

Федор подумал, что, похоже, дядя Паша признал его за старшего.

— Пусть Лиза печет пироги, — сказал он. — Накроем в гостиной, звать никого не будем. Кто придет, тот придет.

— Так-то оно правильнее будет, — согласился дядя Паша. — Но я думаю, Федя, придут все скопом, никто не захочет отстать, а то еще подумают чего. На семь, как всегда?

— Я думаю, на семь. Как Леонард Константинович?

— Плохо. Лиза пытается его накормить… он вроде как ребенок, не понимает, не узнает… меня не узнает! Несколько ложек съест и засыпает. Если не трогать, не просыпается. Не хочу думать про плохое, но, сам понимаешь… не сдюжит он, сильно ослаб. И ведьма сказала: не жилец. Говорил: скоро юбилей, ох и напьюсь! А оно вона как вышло… — Дядя Паша пригорюнился. Федор почувствовал от него запашок алкоголя — похоже, дядя Паша не просыхал. Снимал стресс…

Дядя Паша ушел, и Федор стал собираться к Саломее Филипповне. Он надеялся, что к Андрею Сотнику вернулась память. Голова кружилась, и ему пришлось постоять с минуту, закрыв глаза, держась за стенку, пережидая тошноту…

…День был серый и мягкий. Федор услышал ритмичный стук падающих капель — таял снег на крыше.

Навстречу ему бросился скучающий разноглазый Херес, прыгнул, уперся в грудь лапами.

— Привет! — сказал Федор, уклоняясь от собачьего языка. — Я тоже рад!

Он постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Саломея Филипповна возилась за занавеской, там звякало стекло и текла вода.

Федор окликнул ее; Саломея Филипповна вышла, вытирая руки полотенцем.

— Федя! Молодец, что пришел. Я собиралась к вам. Как Рубан?