здесь ничего забавного, – проговорила Гретель. – Нам надо было сразу убегать, как только увидели этот проклятый домик. А теперь нас поджарят заживо, как Нильса! А все потому, что ты…

– Что сделано, то сделано, – перебил ее Гензель. – Надо выбираться, пока ведьма не вернулась. А кто виноват, выясним позже.

– И как мы выберемся? Ты в клетке, а я на цепи!

– Пока ведьма не смотрела, я напихал в прорезь сливочных ирисок!

– В какую еще прорезь? – не поняла Гретель.

– В ту самую, куда входит язычок замка! Чтобы он не до конца заперся. Ну же, вспомни секретный погреб в трапезной!

Рядом по-прежнему дымились и смердели останки Нильса, но Гретель чуть ли не подпрыгнула на месте.

Это случилось год назад, на прошлый Праздник Урожая. Гензель, Гретель и еще несколько дежурных случайно узнали, где хранятся бутыли с вином для причастия. Разумеется, ведущая в погребок неприметная дверь всегда стояла под замком, если только внизу кто-то не находился. Подгадав момент, когда преподобный Дельбрук отправится за очередной бутылкой, Гензель напихал в прорезь на дверном косяке древесной смолы, так, чтобы замок не защелкнулся до конца.

Не то чтобы Гензелю и остальным очень хотелось попробовать вина. Скорее, это была маленькая месть монахиням и «святой шестерке», которые буквально загоняли дежурных. Заговорщики стащили из погреба четыре бутылки рислинга и распили их на Сыром Погосте. Гретель мало что запомнила из того вечера, разве только как ее тошнило в кусты. После этого она поклялась, что больше не прикоснется к алкоголю.

– Ты можешь открыть дверь? – спросила Гретель.

Мальчик подергал решетку.

– Нет. Замок все-таки защелкнулся, но, я надеюсь, не до конца. Надо чем-нибудь подцепить дверь!

Длина цепочки позволяла Гретель свободно перемещаться вдоль печи. Она схватила кочергу, железный совок и бросилась к вольеру. Несколько минут они с Гензелем дергали дверь, пытались отжать язычок замка, но все без толку. Трюк, который сработал в винном погребе, здесь дал осечку. Наконец Гензель и Гретель без сил опустились на пол.

– Слушай, тебе лучше заняться Дельбруком, – сказал Гензель.

От одной мысли об этом по телу Гретель прошла дрожь.

– Ты серьезно?

– Да. Не хочу смотреть, как волки будут отгрызать тебе руки и ноги.

Вспомнив угрозу ведьмы, Гретель поднялась с пола.

– Ладно, займусь, – вздохнула она. – А ты пока думай, как нам отсюда выбраться…

Водруженная на рельсы клетка за это время успела немного остыть. Гретель, которой предстояло собрать кости и сгоревшую плоть Нильса в два жестяных ведра, отодвинула щеколду и распахнула дверь.

– В жизни теперь не притронусь к мясу… – пробормотала девочка… и тут же прикусила язык. Скорее всего, ей уже не суждено притронуться ни к мясу, ни к хлебу, ни вообще к какой-то другой еде.

Пол клетки являл собой сплошной металлический поддон наподобие противня. На нем бесформенной кучей лежал обугленный скелет Нильса – грудная клетка, таз, кости рук и ног. Позвоночник частично рассыпался, и череп лежал отдельно. Гретель старалась не смотреть в его почерневшие глазницы.

Подставив ведро, девочка начала совком сгребать уголь и кости. Спекшиеся, затвердевшие куски мертвой плоти со стуком падали на дно. Перемещая по поддону нижнюю челюсть, Гретель заметила, что слева на ней не хватает нескольких зубов. Видимо, дантист успел вырвать корни, и теперь на их месте зияли черные дупла. От воспоминания, как под ее кулаком ломались зубы Нильса, Гретель ощутила очередной приступ дурноты.

И тут о поддон что-то звякнуло.

Гретель привстала на носочках и среди праха увидела потемневший от огня нож. Деревянные накладки рукояти сгорели, но плоский остов и обоюдоострое лезвие остались.

– Гензель, ты говорил, Нильс угрожал тебе ножом?

– Было дело, – отозвался мальчик.

– Вот этим? – Гретель повернулась к брату, продемонстрировав ему покрытое копотью лезвие.

– Ничего себе! Давай-ка его сюда!

Гензель схватил нож и принялся водить острием в зазоре между косяком и дверью. Не прошло и минуты, как в замке что-то щелкнуло, и клетка распахнулась.

– А ведь ириска помогла, – заметил Гензель, покидая вольер. – Без нее я бы и с ножом не отжал замок!

С кандалами так просто не получилось. Гензель провозился минут двадцать, пока железное кольцо не разомкнулось.

– Фух, – сказал он, поднимаясь с пола. – А я уж думал, придется тебе отрезать ногу!

Гензель явно испытывал облегчение. А вот Гретель, наоборот, как будто держала в руках пороховой бочонок с почти догоревшим фитилем.

– После шутить будем. – Она направилась к выходу. – Ведьма может вернуться в любую секунду!

Похоже, хозяйка полностью полагалась на клетку и кандалы – входная дверь была не заперта. Покидая задымленную, провонявшую сгоревшей плотью кухню, Гретель почти не сомневалась, что увидит на пороге силуэт ведьмы или ее ручных волков. Но нет – двор был пуст. Чистый холодный воздух обжег легкие, и на мгновение Гретель показалось, что она вот-вот потеряет сознание.

– Идем, идем, – сказал Гензель, уводя сестру в сторону леса. – Погостили – и хватит!

Сейчас ночной лес с его опасностями казался Гретель совсем не страшным, да что там – почти родным! Пробираясь через бурелом, она то и дело оглядывалась и продолжала оглядываться, даже когда отблеск леденцовых окошек давно поглотила ночь.

* * *

Опасаясь, что ведьма пустит по их следу волков или сама бросится в погоню, Гензель и Гретель шли всю ночь без передышки. Серые, похожие на скомканную мешковину тучи затянули небосвод, и находить дорогу приходилось почти на ощупь. «Надо было прихватить один из этих леденцов, которые у ведьмы вместо керосинок», – ворчал Гензель. Гретель возражала, что лучше не прикасаться к разным заколдованным штукам, да и вообще не факт, что за пределами Пряничного домика леденцы сохраняли свою волшебную силу.

Наконец на смену чернильному мраку ночи пришли мглистые сумерки. Над оврагами и лощинами поднялся туман, и наступил холодный, неприветливый рассвет. Гретель уже не чувствовала ног, когда на пути начали встречаться приметные деревья, ручьи и овраги. Местность все еще оставалась незнакомой, но уже не казалась такой чужой и враждебной, как прежде.

– Сломанная сосна, вон там! – воскликнула Гретель, резко останавливаясь. – Я ее знаю! Точно!

Сухое, расколотое наискось дерево торчало из туманной дымки, как ржавая игла из тончайшей шелковой ткани.

– Я тоже! – обрадовался Гензель. – За ней будут заросли ежевики. Помнишь, как-то мы набрали целую гору ягод, так что мама три дня варила варенье?! Это здесь было!

Еще несколько часов назад Гретель не сомневалась, что окончит жизнь в крематории, созданном безумной лесной ведьмой. И вот, пожалуйста! – они с Гензелем шли по знакомым местам, где ничего не стоило встретить дровосека, охотника или грибника.

Покинув