лес, дети увидели вырубку, а за ней – крыши домов и мастерских. Вдалеке из тумана выглядывали башня городской ратуши и колокольня собора Святого Генриха – самые высокие здания Марбаха. Гензель обернулся и, сделав в сторону деревьев неприличный жест, прокричал:

– Аллилуйя! Ведьма, можешь подавиться! И твои плешивые волки могут выкусить!

– Радуйся, что ее плешивые волки не взяли наш след, – сказала Гретель. – А то бы ты сейчас по-другому орал. Идем уже!

Брат и сестра пересекли утыканную пнями вырубку, миновали чьи-то чахлые грядки и вышли на Смолокурную улицу. Обычно в такую рань окраины только просыпались, но, подходя к собственному дому, Гензель и Гретель узрели настоящее столпотворение. Разбившись на кучки и большие группы, соседи переговаривались, шумно спорили и пока что не замечали пропавших накануне детей. Мужчины выглядели так, словно не спали всю ночь, у многих при себе имелись ружья. Женщины разносили кружки с чем-то горячим.

– Думаешь, это все из-за нас? – спросил Гензель.

– Как же, – отмахнулась Гретель. – Не забывай, Нильс тоже пропал. Могу спорить, бригады всю ночь прочесывали заросли.

– А толку? – проворчал Гензель. – Могли бы спокойно спать…

Каждый раз, когда в Марбахе исчезал очередной ребенок, происходило одно и то же. Полиция, обеспокоенные граждане и, конечно же, убитые горем родители разворачивали активные поиски. Добровольцы растягивались цепочкой и обыскивали окрестности Либкухенвальда, пугая волков и лисиц. Гретель помнила только два случая, когда это принесло хоть какой-то результат. В прошлом году пропавшего ребенка нашли растерзанным возле медвежьей берлоги. А пару месяцев назад исчез молодой парень, у которого, по слухам, имелись карточные долги. Оказалось, он отправился в Либкухенвальд, чтобы свести счеты с жизнью при помощи крепкой веревки и куска мыла. Во всех остальных случаях дети исчезали бесследно, и теперь Гретель знала почему. Искать следовало в Пряничном домике, который, кстати, располагался не так уж далеко от города. Гензель и Гретель проделали путь от избушки до окраин Марбаха за полночи. Впрочем, ведьма наверняка спрятала свое обиталище при помощи чар…

– Сейчас подойдут новые добровольцы, – говорил мужчина в костюме охотника, под ногами которого вертелся пес. – Надо расширить зону поиска, может, даже заглянуть на тот берег Зальц-Ахена.

– Толку искать на том берегу? – отвечал ему другой охотник, потягивая горячее вино из глиняной кружки. – С чего бы сын преподобного туда сунулся? Там же ничего интересного нет, кроме кукурузных и тыквенных полей. Я слышал, Нильса вроде бы видели возле кладбища, на этой стороне.

– Ты недооцениваешь мальчишек! Они куда угодно заберутся.

«Не там вы ищете», – думала Гретель, глядя по сторонам. Но как она могла сказать это вслух?

Побывав в треклятой избушке, она поняла, что городские легенды не обманывали. Если отбросить мелкие детали – возраст ведьмы, наличие дрессированных волков, устройство печи, становилось очевидным, что кое-кто побывал в Пряничном домике и сумел уйти живым. Так почему же люди напрямую не говорили о ведьме, не выступали на городских собраниях с требованием предать ее справедливому суду? В конце концов, почему никто не писал доносов в Святую инквизицию?! Ответ был прост. Свидетели держали язык за зубами по той же причине, по которой собирались молчать Гензель и Гретель Блок.

Еще когда над Либкухенвальдом забрезжил рассвет и стало ясно, что побег удался, брат и сестра нашли в себе силы обсудить ситуацию. Поговорив, они решили, что не хотят прослыть городскими сумасшедшими, а значит, о ведьме Пряничного домика лучше никому не рассказывать. Кто станет слушать детей лесоруба с их фантазиями, в точности повторяющими городскую сплетню?.. Тем более следовало помалкивать о сожженном заживо Нильсе. Чего доброго, их самих обвинят в убийстве пасторского сыночка!

Глядя по сторонам, Гретель понимала, что многие добровольцы встали с утра пораньше только ради Дельбрука-младшего. А возле дома Блоков народ толпился лишь потому, что Гензель и Гретель – так уж совпало! – пропали в тот же день, что и Нильс – будущий инквизитор и вообще важная птица.

– Помнишь, как мы должны говорить? – зашептала Гретель, наклонившись к брату.

– Помню, – отмахнулся тот. – Можешь не повторять!

Зная, что Гензель мог начать развивать историю, на ходу добавляя ненужные детали, Гретель произнесла:

– После уборки на кладбище я решила пойти домой через лес. Там мы с тобой и встретились. Нильса, Курта и Йозефа никто из нас не видел! Ясно? Мы с тобой решили поискать грибов на ужин и зашли слишком глубоко в чащу. Стемнело, мы заблудились и смогли отыскать дорогу только на рассвете. И не нужно никаких подробностей! Чем проще история, тем лучше!

– Ясно, ясно, – отозвался Гензель. – Вот только что будет, если Курт и Йозеф скажут, как все было на самом деле? Они же небось уже дома.

– Если потерялся только Нильс, а они вернулись, то будут обо всем помалкивать, – сказала Гретель. – Зачем им лишние проблемы? А если ведьма отправила их в печь вперед Нильса, тогда…

– …они тоже будут помалкивать, – с довольным видом подхватил Гензель, – но уже наверняка!

– И про «святую шестерку» не вздумай ляпнуть! Мы их не видели!

– Не, ну я же не идиот! – обиделся Гензель. – Понимаю, что к чему!

Благодаря своему положению в городе и связям эти веселые фрау оставались неприкосновенными. Гретель вспомнила недавний разговор с Ирмой и сестрами Шепард. Подумать только, они хотели избежать церковной работы, добыв компромат на «святую шестерку»! Сейчас Гретель понимала: это были рассуждения, достойные несмышленого ребенка. Она лишь надеялась, что у «святой шестерки» хватит ума сделать вид, будто они друг друга не видели.

Благодаря пикельхельмам, высоким и лакированным, Гретель издали разглядела двух полицейских. Один, тот, что постарше, самозабвенно подкручивал усы, такие же острые, как стальная пика на его шлеме; другой просто стоял со скучающим видом, засунув руки в карманы серо-зеленого мундира. Подойдя чуть ближе, Гретель увидела отца в окружении друзей-дровосеков. Он выглядел помятым, как будто уснул в одежде; его борода топорщилась, а между бровями залегла глубокая морщина.

– Смотри, преподобный тоже здесь, – шепнул Гензель.

Действительно, пастор Дельбрук в кои-то веки почтил визитом рабочие окраины Марбаха. Его пальцы нервно перебирали четки, мешки под глазами налились, став фиолетово-черными.

Рядом с главными действующими лицами бесцельно слонялись соседи Блоков – Шепарды и Майеры – и еще несколько человек, которых Гретель толком не знала.

Первым Гензеля и Гретель заметил Бруно Шепард, отец Клары и Мари. Он вылупился на детей так, словно те восстали из гроба, чтобы станцевать джигу на собственных поминках.

– Вот же они! – выкрикнул герр Шепард, указывая пальцем на брата с сестрой, и уже через мгновение вся толпа обступила их тесным кольцом. Отец тут же сгреб Гензеля и Гретель в охапку и крепко прижал к мощной груди.

– Вернулись! Вернулись! – повторял