– Дураки рано или поздно распрощаются со своими деньгами.

– Что?

– Я говорю, зажигательная речь получилась. Тебе надоело томиться, тебе захотелось кипеть. Я видел тебя таким всего пару раз.

– Напомни, когда такое случилось.

– Первый раз, когда ты презентовал клуб. Второй – когда на его территорию въехала военная техника. Даже новые образцы оружия не зажигали тебя так сильно. Следующая «огневая точка» – закрытие клуба?

– Зачем ты так?

– Дай мне данные, все, что есть у тебя на этого Алексея Горохова. Нужно пробить его на благонадежность.

– Мне кажется, достаточно взглянуть на него, чтобы отбросить все сомнения и не загружать себя подозрениями, а значит – лишней работой.

– Это тебе достаточно поверхностного взгляда, – сказал Малышев, вставая из-за стола и застегивая свой твидовый пиджак. – Для меня важно покопаться в прошлом человека.

– А не мог бы ты для начала просто поговорить с ним, задать несколько вопросов?

– Типа, «ты Виктор Перестукин?» – «Да». – «Какие у тебя отметки?» – «Да разные там...»

С этими словами Малышев вышел из штаба. Потянув носом лесной морозный воздух, он секундой позже сморщился, уловив запах соляра и металла военной техники. Он не разделял «облеченного оптимизма» Гиндина и вот сейчас подумал о том, что вслед за тотальной маскировкой тот взвалит на плечи модернизацию топливной системы базы. Тогда танки, БМП, БТРы, штабные машины смогут заправляться в любой точке необъятной базы. Бензоколонки в его представлении походили на пограничные телефоны, замаскированные в дуплах, пеньках, под валунами. Шиза. Но она коснулась даже сенаторов, как правильно отметил Гиндин. Их сюда вел не охотничий инстинкт, а чувство, с которым убивают человека, нажимая на спусковой крючок... пока что маркера. Пока что. Кто знает, куда приведет неуемная фантазия устроителей, ведь Гиндин сказал, что на достигнутом останавливаться нельзя. Только вверх. И перед мысленным взором Малышева предстала реальная картина охоты не на одного человека, а на группу людей, на рейдовиков, попавших в засаду. Разведка обнаруживает их, а отряды чистильщиков-сенаторов-охранников, вооруженных диковинным оружием, кончают противника, загнанного в угол.

Малышев прикурил сигарету. Но, сделав пару затяжек, затоптал на заснеженном плацу. Он словно подслушал своего коллегу Ткаченко, который обратился к Гиндину с вопросом: «Тебе стало его жалко?», подразумевая Алексея Горохова. Он вернулся, найдя предлог и сетуя на свою рассеянность (забыл на вешалке свою дубленку-«пилотку»). Застегивая «молнию» до подбородка, «включил зеленый свет».

– Пусть твой Горохов приступает к работе. Только не принимай на работу никого по фамилии Луков. Кстати, мне было бы любопытно на него взглянуть. Пригласишь меня на презентацию?

– Разумеется.

– Люблю работать с людьми, которые знают, чего хотят.

Игорь Жевка по кличе Бугай предложил Кознову поближе познакомиться за кружкой пива в местном баре, и Валерий принял его предложение. Ему нравились эти русские пабы, однако он не ревностно относился к подвыпившей молодежи – в отличие от тех людей его поколения, которые считали поколение нынешнее тупыми ублюдками.

– Конечно, – продолжил он тему, – я готов запихнуть мобильник в пасть тому придурку, который врубает на нем музыку, кайфует сам и заставляет кайфовать других.

– Ну здесь таких нет, – ответил Жевка. – Вернее, не бывает, – конкретизировал он. – Я больше года завсегдатай этого бара. Как и ты, я всегда готов заткнуть пасть каждому придурку.

Кознов подумал о том, что Жевка, которому поручили опекать его, пришелся ко двору.

Он еще раз осмотрелся.

В первую очередь бросалась в глаза широкоформатная панель в углу бара. Жевка пояснил, что раньше телевизор, настроенный на спортивный канал, висел аккурат над стойкой, и посетители вынужденно пялились на бармена; обслуживая клиентов, тот периодически закрывал головой нижнюю часть экрана. В конце концов, кто-то бросил в него бутылкой. «И что стало с хулиганом?» – спросил Кознов. «Его заставили перевешивать телевизор на новое место», – ответил Жевка. И добавил: «Я полдня провозился». Они оба рассмеялись.

Сейчас транслировали женский теннис, и большинство завсегдатаев от экрана отвернулись. Наверное, в ожидании более предсказуемых действий.

– Ты женат? – спросил Жевка.

– Был женат.

– Знаешь, – откровенно признался Жевка, мне как-то не верится, что тебе сорок четыре года. Выглядишь ты старше. Уж извини...

– За наблюдательность? – ухмыльнулся Кознов. И был вынужден объясниться. – Жизнь была не сахар. А вообще ты прав. В свое время у меня появилась возможность приписать себе пару лет, и мне было грех этим не воспользоваться. В то время я не помышлял о том, что выйду на пенсию раньше. Я решил закосить от армии. Мне было двадцать пять, а двадцать семь – было возрастным пределом. Но я просчитался на три месяца и меня загребли в армию. Я поверил в судьбу, когда перед дембелем мне командир батальона сделал предложение пойти в школу прапорщиков и, окончив курсы, вернуться в часть. Надо ли говорить о том, что я дал согласие?..

Жевка улыбнулся. Кознов продолжил:

– В прапорщиках я проходил шесть лет, потом мне дали младшего лейтенанта. Так что к сорока годам я подошел с капитанскими погонами.

Они выпили еще по кружке пива. Жевка взглядом спросил: «Еще?», Кознов отказался:

– Хватит.

– Говорят, ты хороший стрелок.

– Так говорят те, кто видел, как я стреляю.

– Если хочешь, я покажу тебе новое оружие. Что-нибудь слышал про эйроу-ган?

– Воздушка? – попробовал угадать Кознов, оперируя двумя прозвучавшими английскими словами: air – воздух и gun – ружье.

– Нет. Это устройство для стрельбы из лука пейнтбольными шариками. Оно устанавливается практически на любой лук, представляет собой цилиндрический резервуар с поршнем, шток от которого крепится к тетиве, и пейнтбольного ствола сверху, соединенного воздуховодом с резервуаром.

Они снова рассмеялись.

* * *

...Кознов с облегчением опустился на стул и просидел с закрытыми глазами не меньше пяти минут. Эти несколько часов с Жевкой утомили его. Он не чаял оказаться под защитой четырех стен своей комнаты.

Его глаза устали под маской контактных линз зеленоватого цвета. И дальше он не собирался демонстрировать фальшивую радужную оболочку. Все, кому нужно было, увидели цвет глаз, который обычно соответствовал рыжеволосым.

Он надел очки с дымчатыми стеклами. Ему незачем было смотреться в зеркало (в этих очках он проделывал это десятки раз). За цветом дыма нельзя было разглядеть цвет глаз, они казались темнее обычного, но все же с пепельным оттенком, вот и вся разница, что и требовалось доказать.