Ян Собесский, потерял всю свою охрану коронный маршал Любомирский. Многие поляки получили тяжелые ранения, было даже утрачено знамя коронного гетмана.

На другом фланге мужественно отбивался от наседавших татар воевода брацлавский Станислав Лянцкоронский, в жестокой схватке погиб его брат Сигизмунд Лянцкоронский, сложил голову полковник Ян — Адам Стадницкий и многие другие.

Нет сомнения, что, если бы казацкая пехота поддержала татар, то сражение под Берестечком закончилось бы в тот же день, но казаки были заняты переправой через Пляшевую, а также оборудованием табора, и существенной поддержки татарам оказать не смогли.

Исход этого непродолжительного боя решил Станислав Потоцкий, отбросивший быстрым и стремительным движением своего полка противника к центру поля, а затем, заставив его отступить по всему фронту.

Татары, сражавшиеся в этот день храбро и мужественно, потеряли по меньшей мере 1000 своих воинов, в том числе, много знатных мурз, среди них и надежного друга Хмельницкого перекопского властителя Тугай — бея.

Около четырех часов дня татары возвратились в свое расположение, а поляки, потерявшие около 700 человек, отправились в лагерь. Военные действия прекратилось и обе стороны стали заниматься уборкой мертвых тел с поля сражения.

В польском лагере царило уныние. Тяжелые потери, понесенные от одной лишь татарской конницы, в то время, когда казацкая пехота и артиллерия даже еще не вступали в бой, посеяли уныние среди солдат. Король даже настаивал на том, чтобы ночью всеми силами ударить на казацкий табор, пока он не сформирован, но, в конечном итоге, военный совет убедил его не делать этого.

Крымский хан был разъярен и обвинял Хмельницкого в том, что тот обманул его, преуменьшив силу польско — литовского войска.

— Это по твоей вине, гетман, — говорил он в гневе, — погибло столько правоверных. Кто меня убеждал, что ляхи не смогут долго выдерживать натиск моих воинов? А ведь в сражение еще не участвовали ни Ярема, ни Потоцкий, ни Калиновский. Литва тоже оставлась в резерве. Мы сражались сегодня с третьеразрядными военачальниками, а сколько потерь понесли! Что же будет завтра, когда в бой вступит Ярема?

— Повелителю правоверных известно, что Фортуна изменчива, — уклончиво отвечал Богдан. — Но ведь и ляхи сегодня потеряли много своих воинов. Они не могут похвастаться, что одержали победу, завтра битву начну я сам и брошу к твоим ногам скованного цепью Ярему.

Хан понемногу успокоился, но твердо заявил, что ожидает от гетмана победы, в противном случае татары не будут класть свои головы за казаков.

Все это время Серко со своими волонтерами трудился над оборудованием табора. Их кони под наблюдением полусотни коноводов паслись на том берегу, где на несколько верст протирался такой же обширный луг, как и в междуречье Сытеньки и Пляшевой. Казаки торопились сбить возы в четырехугольник, эту подвижную крепость, и сковать их цепями между собой. В завязавшемся сражении поляков с татарами никто из них участия не принимал. Наконец, к вечеру табор был в основном оборудован, хотя по мнению, Ивана его следовало бы установить немного дальше к центру поля на возвышенном месте.

Когда солнце зашло, гетман созвал полковников на малую раду. Был он против обыкновения немногословен и явно не в духе.

— Хан очень недоволен, — хмуро начал он. — Татары понесли большие потери, погибло много знатных мурз, в числе которых сложил свою голову и грозный для врагов Тугай — бей. Завтра наш черед начинать битву и приложить все силы, чтобы она закончилась разгромом поляков.

Далее последовали указания, где и какому из полков занимать места, куда планируется нанесение главного удара, какие полки останутся в резерве и т. п. Не один Серко, но и другие полковники, обратили внимание гетмана, что табор стоило бы оборудовать на одном из холмов, поэтому тот дал указание передвинуть его за ночь на новое место.

Заканчивая раду, Богдан сказал:

— Завтра я буду рядом с ханом. Старшим здесь остается Дженджелей. Но сражение начинать только по моему сигналу или, если ляхи сами начнут атаковать первыми.

Согласно диспозиции, конные полки Богуна, Дорошенко, волонтеров Серко и несколько других должны были занять позицию позади пехоты, почти рядом с холмом, находясь на котором Ислам — Гирей уже два дня командовал своими татарами. Казацкая конница должна была прикрывать их от флангового удара польской тяжелой кавалерии.

На следующий день 20 июня поле предстоящего боя окутал густой туман. В 9 — м часу утра он стал постепенно рассеиваться и король приказал войску тоже в поле, где оно в правильном строю расположилось на месте, удобном для битвы. Казаки в течении всей ночи продолжали переправу войска и оборудованием табора. С утраказацкое войско выстроилось, растянувшись на целую милю впереди своего табора, который казаки не успели до конца оборудовать, а левый фланг Хмельницкого прикрывала татарская и казацкая конница.

Никто из противников не рисковал первым начать сражение. Казаки, передвинув табор на одну из возвышенностей, открыли оттуда артиллерийский огонь по позициям поляков, те в свою очередь, обстреливали из орудий темнеющие на расстоянии полумили от них казацкие ряды. Так продолжалось до трех часов пополудни.

Серко, находившийся со своими волонтерами у подножия холма, на вершине которого заняли место хан в окружении мурз и Хмельницкий с Выговским, бросал в сторону гетмана недоуменные взгляды, ен понимая. Почему он не дает сигнала к началу сражения. По его мнению, лучше бы казацкая пехота начала битву первой, чтобы не дать возможность панцирным хоругвям поляков проявить всю свою ударную мощь. Но гетман медлил, не начинал сражения и король.

Нерешительность и короля, и запорожского гетмана была вызвана не страхом, а трезвым расчетом. Оба полководца знали силу друг друга и отдавали должное противнику, памятуя о том, что войну редко ведут по заранее разработанному плану, чаще война сама выбирает пути и средства. Сейчас же при фактическом равенстве сил, невозможно было заранее предсказать исход битвы. Татары стояли немного дальше в глубине поля, прикрывая левый фланг Хмельницкого, и, тем более, не имели желания первыми открывать сражение.

Убедившись, что казаки не хотят начинать битву, король созвал на совет командиров, чьи хоругви находились поблизости, и стал выяснять их мнение по поводу того, что предпринять — начинать сражение или перенести его на следующий день ввиду скорого приближения сумерек. Победила точка зрения Иеремии Вишневецкого о том, чтобы атаковать противника немедленно. Король согласился и дал приказ к началу битвы. Хоругви Иеремии Вишневецкого и восемнадцать хоругвей кварцяного войска под звуки труб и грохот барабанов начали атаку. Едва заслышав сигнал к началу битвы с польской стороны, в наступление ринулась казацкая пехота. Вслед за пехотой