— Извольте. Более или менее веских улик янасчитал пять. Мсье Аоно врач, но почему-то скрывал данное обстоятельство. Этораз. Мьсе Аоно может одним ударом расколоть достаточно твердый предмет — тыкву,а возможно, и голову. Это два. У господина Аоно нет эмблемы «Левиафана». Этотри. В саквояже обвиняемого нет скальпеля, которым, возможно, был убитпрофессор Свитчайлд. Это четыре. И, наконец, пять: только что, на наших глазах,обвиняемый предпринял попытку бегства, чем себя окончательно изобличил.Кажется, я ничего не забыл?

— Есть еще и шесть, — вставилкомиссар. — Он не может дать объяснений ни по одному из этих пунктов.

— Хорошо, пусть шесть, — легкосогласился русский.

Гош усмехнулся:

— По-моему, более чем достаточно длятого, чтобы любой суд присяжных отправил голубчика на гильотину.

Инспектор Джексон внезапно качнул головой ибуркнул:

— То the gallows.

— Нет, на виселицу, — перевел Ренье.

Ах, англичанин, черная душа! Вот пригрел змеюна груди!

— Но позвольте, — закипятилсяГош. — Следствие вела французская сторона. Так что парень пойдет нагильотину!

— А решающую улику, отсутствие скальпеля,обнаружила британская. Он отправится на виселицу, — перевел лейтенант.

— Главное преступление совершено вПариже! На гильотину!

— Но лорд Литтлби — британский подданный.Профессор Свитчайлд тоже. На виселицу.

Казалось, японец не слышит этой дискуссии,грозившей перерасти в международный конфликт. Глаза его были по-прежнемузакрыты, лицо ровным счетом ничего не выражало. Все-таки эти желтые не такие,как мы, подумал Гош. А еще возись с ним: прокурор, адвокат, присяжные, судьи вмантиях. То есть, конечно, все правильно, демократия есть демократия, нопо-простому это называется «метать бисер перед свиньями».

После паузы Фандорин спросил:

— Вы закончили прения? Я могуп-продолжить?

— Валяйте, — угрюмо сказал Гош,думая о предстоящих баталиях с британцами.

— Пожалуй, разбитые тыквы д-давайте тожеобсуждать не будем. Это еще ничего не доказывает.

Вся эта комедия комиссару начинала надоедать.

— Ладно. Не будем мелочиться.

— П-превосходно. Остается пять пунктов:скрывал, что врач; нет эмблемы; нет скальпеля; пытался сбежать; не даетобъяснений.

— И каждого пункта достаточно, чтобыпарня отправили… на эшафот.

— Все дело в том, комиссар, что вымыслите по-европейски, а у г-господина Аоно логика иная, японская, ип-проникнуть в нее вы не удосужились. Я же имел честь не раз беседовать с этимчеловеком и представляю себе его душевное устройство лучше, чем вы. Мсье Аононе просто японец, он — самурай, причем из д-древнего и влиятельного рода. Вданном случае это важно. На протяжении пятисот лет мужчины рода Аоно были тольковоинами, все прочие профессии почитались недостойными членов т-такой родовитойфамилии. Обвиняемый — третий сын в семье. Когда Япония решила сделать шагнавстречу Европе, многие знатные семьи стали п-посылать сыновей учиться заграницу. Так же поступил и отец господина Аоно. Своего старшего сына он послалучиться в Англию на морского офицера. Дело в том, что княжество Сацума, гдеобитает род Аоно, поставляет к-кадры в военно-морской флот Японии, и именноморская служба считается в Сацуме самой престижной. Своего второго сынаАоно-старший отправил в Германию, в военную академию. После франко-германскойвойны 1870 года японцы решили взять за образец г-германскую модель устройстваармии, и все военные советники у них немцы. Эти сведения о семье Аоно мне сообщилсам обвиняемый.

— Ну и на кой черт нам знать все этиаристократические подробности? — раздраженно спросил Гош.

— Я обратил внимание, что о своих предкахи о старших б-братьях обвиняемый рассказывает с гордостью, о себе жепредпочитает не распространяться. Я д-давно заметил, что для выпускникаСен-Сира мсье Аоно удивительно несведущ в военных делах. Да и с какой стати егостали бы посылать во французскую военную академию, если он сам говорил, чтояпонская армия строится по г-германскому образцу? Мое предположение сводится кследующему. Следуя веяниям эпохи, своему третьему сыну Аоно-старший решил датьсугубо мирную профессию — сделать его врачом. Насколько я знаю из книг, вЯпонии не п-принято оспаривать решение главы семейства, и обвиняемый покорно поехалучиться на медицинский факультет. Однако чувствовал себя при этом глубоконесчастным и даже опозоренным. Он, отпрыск воинственного рода Аоно, вынужденвозиться с бинтами и к-клистирными трубками! Вот почему он назвался намвоенным. Ему просто было стыдно признаться в своей нерыцарской профессии. Севропейской точки зрения это возможно, нелепо, но постарайтесь взглянуть надело его г-глазами. Как чувствовал бы себя ваш соотечественник д'Артаньян, еслиб мечтал о мушкетерском плаще, а вместо этого попал в лекари?

Гош увидел, что в японце произошла перемена.Он открыл глаза и смотрел на Фандорина с явным волнением, а на щеках выступилибагровые пятна. Краснеет что ли? Бред!

— Ах, какие нежности, — фыркнулГош. — Но не буду придираться. Расскажите-ка мне лучше, месье защитник,про эмблему. Куда ее дел ваш застенчивый подзащитный? Постыдился надеть?

— Вы абсолютно правы, — невозмутимокивнул самозваный адвокат. — Именно п-постыдился. Вы видите, что написано наэтом значке?

Гош взглянул на лацкан.

— Ничего тут такого не написано. Толькотри начальные буквы пароходства «Джаспер-Арто партнершип».

— Именно. — Фандорин начертил ввоздухе три большие буквы. — J-А-Р. Получается «джап». Это презрительнаякличка, которой иностранцы называют японцев. Вот вы, комиссар, согласились быносить на груди значок с надписью «лягушатник»?

Капитан Клифф запрокинул голову и зычнорасхохотался. Улыбнулись даже кисломордый Джексон и чопорная мисс Стамп. Зато уяпонца багровые пятна расползлись еще шире.

Сердце Гоша сжалось от недоброго предчувствия.Голос подернуло несолидной сипотцой:

— А сам он не мог все это объяснить?

— Это невозможно. Видите ли, насколько ямог понять из п-прочитанных книг, главное отличие европейцев от японцев состоитв нравственной основе социального поведения.

— Что-то больно мудрено, — заметилкапитан.

Дипломат обернулся к нему: