Гош так разволновался, что сбился с мысли. Нетуж, дудки, сказал он себе, я вам своего клиента не отдам. Сейчас закончу этотбалаган и прямиком к французскому консулу. Сам привезу убийцу во Францию. Исразу представил: причал в Гавре, весь забитый народом, полицейские чины,журналисты…

Однако надо было доводить дело до конца.

— Пусть инспектор Джексон расскажет орезультатах произведенного им обыска в каюте обвиняемого.

Гош жестом предложил Джексону высказаться.

Тот деловито и сухо задолдонил былопо-английски, но комиссар это дело прекратил:

— Следствие ведет французскаяполиция, — строго сказал он, — и официальный язык дознания тожефранцузский. Кроме того, мсье, здесь не все понимают по-вашему. А главное, я неуверен, что английским владеет обвиняемый. Согласитесь, что он имеет правознать о результатах ваших поисков.

Этот протест имел принципиальное значение: ссамого начала поставить англичан на место. Пусть знают, что в этом деле ихномер первый от конца.

Быть переводчиком вызвался Ренье. Он всталрядом с инспектором и переводил фразу за фразой, но расцвечивал короткие,рубленые предложения англичанина драматизмом интонации и выразительнымижестами.

— Согласно полученной инструкции, былпроизведен обыск. В каюте номер 24. Имя пассажира — Гинтаро Аоно. Действовали всоответствии с «Правилами проведения обыска в замкнутом помещении».Прямоугольная комната площадью 200 квадратных футов. Разбили на 20горизонтальных квадратов и 44 вертикальных. — Лейтенант переспросил ипояснил. — Оказывается, стены тоже положено делить на квадраты — ихпростукивают в поисках тайников. Хотя какие в пароходной каюте могут бытьтайники, непонятно… Поиск велся последовательно: сначала по вертикали, потом погоризонтали. В стенах тайников обнаружено не было. — Тут Реньевыразительно развел руками — мол, кто бы мог подумать. — При осмотрегоризонтальной плоскости к делу приобщены следующие предметы. Первое: записииероглифическим текстом. Они будут переведены и изучены. Второе: длинныйвосточного вида кинжал с чрезвычайно острым лезвием. Третье: мешок содиннадцатью египетскими тыквами. Четвертое: под кроватью осколки разбитойтыквы. И, наконец, пятое: саквояж с хирургическими инструментами. Гнездо длябольшого скальпеля пустует.

Слушатели ахнули. Японец открыл глаза, коротковзглянул на комиссара, но опять ничего не сказал.

Сейчас расколется, подумал Гош и ошибся. Неподнимаясь со стула, азиат резко обернулся к стоявшему у него за спинойинспектору и рубящим движением ударил снизу вверх по руке, державшей револьвер.Пока оружие описывало живописную дугу в воздухе, шустрый японец уже оказалсявозле двери. Рывком распахнул ее — и уперся грудью в два «кольта»: в коридорестояли полицейские. В следующий миг револьвер инспектора, завершив траекторию,грохнулся о середину стола и оглушительно пальнул. Звон, визг, дым.

Гош быстро оценил ситуацию: арестант пятитсяназад, к стулу; миссис Труффо в обмороке; других жертв не наблюдается; в часахБиг-Бен чуть пониже циферблата дырка, стрелки не движутся. Часы звонят. Дамывизжат. Но в целом ситуация под контролем.

Когда японец был водворен на место и дляверности закован в наручники, когда докторшу вернули к жизни и все сноварасселись, комиссар улыбнулся и сказал, немножко рисуясь хладнокровием.

— Только что, господа присяжные, выприсутствовали при сцене чистосердечного признания, правда, сделанного в несовсем обычной манере.

Он снова оговорился насчет присяжных, нопоправляться не стал. Репетиция так репетиция.

— Это была последняя из улик, такаяпрямая, что прямее уж не бывает, — подытожил довольный Гош. — А вам,Джексон, выговор. Я ведь предупреждал, что этот парень опасен.

Инспектор стоял багровый, как вареный рак.Пусть знает свое место.

В общем, все складывалось отлично.

Японец сидел под тремя наставленными дулами,прижав к груди скованные руки. Глаза он снова закрыл.

— Все, господин инспектор. Можете егозабирать. Пусть пока посидит в вашей каталажке. А потом, когда формальностибудут завершены, я заберу его с собой во Францию. Прощайте, дамы и господа.Старина Гош сходит на берег, а вам всем счастливого пути.

— Боюсь, комиссар, что вы п-поплывете снами дальше, — будничным тоном произнес русский.

В первый момент Гошу показалось, что онослышался.

— А?

— Господин Аоно ни в чем не виноват, такчто следствие п-придется продолжить.

Вид у Гоша, должно быть, был преглупый: глазавыучены, к щекам прилила кровь.

Не дожидаясь взрыва, русский с поистиненеподражаемым апломбом сказал:

— Господин капитан, на к-кораблеверховная власть — это вы. Комиссар только что разыграл перед нами имитациюсудебного разбирательства, причем взял на себя роль прокурора и исполнил еечрезвычайно убедительно. Однако в цивилизованном суде после обвинителя словопредоставляют з-защитнику. Если позволите, я хотел бы взять эту миссию на себя.

— Чего там время терять? — удивилсякапитан. — По-моему, все и так ясно. Господин полицейский все очень хорошообъяснил.

— Ссадить на берег пассажира — д-делонешуточное. В конечном итоге вся ответственность ляжет на капитана. Подумайте,какой урон вы нанесете репутации п-пароходства, если выяснится, что произошлаошибка. А я уверяю вас, — Фандорин чуть повысил голос, — что комиссарошибается.

— Чушь! — воскликнул Гош. — Новпрочем я не возражаю. Это даже любопытно. Говорите, мсье, я с удовольствиемпослушаю.

В самом деле, репетиция так репетиция. Этотмальчишка неглуп и, возможно, обнаружит в логике обвинения какие-нибудьпрорехи, которые нужно будет залатать. Если на процессе прокурор сядет в лужу,комиссар Гош сумеет придти ему на помощь.

Фандорин закинул ногу на ногу, сцепил пальцына колене.

— Вы произнесли яркую и д-доказательнуюречь. На первый взгляд аргументация кажется исчерпывающей. Ваша логическаяцепочка выглядит почти безупречно, хотя так называемые «косвенныеобстоятельства», разумеется, никуда не г-годятся. Да, господин Аоно был вПариже 15 марта. Да, господина Аоно не было в салоне во время убийствап-профессора. Сами по себе два эти факта еще ничего не значат, так что давайтерассматривать их не будем.

— Ну давайте, — насмешливосогласился Гош. — Перейдем сразу к уликам.