– Наверное, примерно таковы почти все рассказы о наших любимых людях? «Это просто надо было видеть».

Мы покончили с едой и встаем из-за стола. Нана Бетси вытаскивает из кармана еще один сложенный листок и кладет его на стол вместе с двадцаткой и хрустящей новенькой стодолларовой купюрой, прижав все стаканом.

– Пока, хорошего вам дня! – прощается Линда, торопливо проносясь мимо с кофейником. – Еще увидимся!

– Пока, Линда, – отвечает Нана Бетси. – Спасибо тебе за все. И Блейк тоже тебя благодарит.

Похоже, Линда не уловила прощальных нот в голосе Наны Бетси, но я все понимаю.

Мы в грустном молчании идем к машине. Я размышляю, что такое ад. И мне приходит в голову – а вдруг это не яркое огненное озеро, в котором корчатся и вопят проклятые грешники, а бесконечный коридор, в который выходят тихие комнаты без окон? И внутри каждой такой комнаты в удобном офисном кресле сидит грешник, смотрит на голые серые стены и вспоминает о своем самом страшном грехе.

Снова.

И снова.

И снова…

* * *

Нана Бетси все отлично спланировала, понимая, что нам будет необходимо помолчать и успокоиться. И вот мы отправляемся в кино на утренний сеанс, потому что они с Блейком любили вместе ходить в кино.

Это экранизация книги «Дэнни – чемпион мира». В детстве я обожал эту книгу и сам непременно бы сходил на фильм. Конечно, обычно я ходил в кино вместе с Соусной Командой или с Джорджией. И только сейчас до меня вдруг доходит, как сильно изменилась моя жизнь. Может, и для Джесмин я ничего не значу. И действительно, вполне вероятно. Возможно, я принимаю желаемое за действительное.

Мы с Наной Бетси покупаем огромный стакан попкорна на двоих.

– Не стану обижаться, если ты не съешь ни крошки. Я точно не смогу. Но мы с Блейком всегда покупали на двоих большую порцию попкорна, а традиция есть традиция.

Пока мы сидим в темноте и смотрим на экран, я размышляю об обычных человеческих ритуалах, из которых состоит жизнь. Мы работаем, чтобы заработать деньги, а затем с радостью покупаем на эти деньги приятные моменты в компании любимых людей. Простые вещи, приносящие нам радость.

Мысли крутятся в голове, и я не могу сосредоточиться на фильме. Возможно, придется сходить на него еще раз с Джесмин.

Никто из нас так и не притрагивается к попкорну.

Фильм заканчивается, и Нана Бетси со стоном выбирается из кресла.

– Эти сиденья меня доконают. Да, старость не радость.

Не стареть тоже не радость.

Нана Бетси потихоньку пробирается к выходу.

– Думаю, я больше не стану ходить в кино. По крайней мере до тех пор, пока не подрастут другие внуки. Я не люблю ходить одна, а Блейк был моим компаньоном.

Она распахивает дверь, и мы выходим наружу, щурясь от полуденного солнца, особенно яркого после прохладной темноты кинотеатра. Я на мгновение задумываюсь – похоже ли на это воскрешение. Шаг к ослепительному свету из темноты.

Мы направляемся к машине, и Нана Бетси, прикрыв глаза ладонью, говорит:

– Я всегда твердила Блейку, что следует найти какую-нибудь симпатичную девушку, с которой он мог бы ходить в кино вместо меня. А он всегда отвечал: «Нет, Нана, я лучше пойду с тобой». И если честно, я немного рада, что он не встретил подходящей девушки. – Она открывает дверцу машины.

А у меня появляется огромная проблема.

* * *

– Да, ты будешь выглядеть гораздо голубей, чем… если станешь разъезжать на белом пони среди поля членов, – говорит Эли Марсу. Они снова хохочут.

Я останавливаю машину около дома Эли, и тот хлопает Блейка по руке.

– Давай, бро, ты должен это сделать.

Блейк изображает что-то вроде намека на улыбку и ерзает на сиденье.

– Нет, сами разбирайтесь.

– Давай, – подначивает Марс. – Ну же, Блэйд. Замочи его.

– Нет. Даже не думайте.

– Теряешь хватку, – говорит Марс, и они с Эли выскакивают из машины.

– Твоя мама теряет хватку, – откликнулся Блейк.

– Это же ерунда, – сказал Марс.

– Твоя мама ерунда.

Мы смеемся, и Марс с Эли бегут по дорожке к дому Эли.

Я трогаюсь с места и еду к дому Блейка. Не припоминаю, чтобы он когда-нибудь был таким молчаливым. Я шутливо ударяю его по руке.

– Все круто, чувак. Мы просто обязаны снять видео гейской тренировки, где я буду катить на велосипеде, а ты – на бегу поднимать гантели и выкрикивать гейские шуточки.

Блейк усмехается, но похоже, что ему не до шуток.

– Да.

– Я ведь просто шучу, братан.

– Да.

– Ты в порядке?

– Все норм. Правда. – А затем вдруг добавляет:

– Могу я тебя кое о чем спросить?

– Ну да, – отвечаю я.

– Нет, забудь.

– Чувак…

– Нет, это покажется тебе странным.

– Возможно. Но это твой вопрос.

– Обещаешь, что я могу тебе доверять?

– Да, дружище. Полностью. Правда.

Он вздыхает и чешет в затылке. Начинает говорить, но умолкает на полуслове. Затем делает вторую попытку.

– Как ты… Когда ты обнаружил, что тебе нравятся девочки?

Я ошеломлен.

– Гм… Ты имеешь в виду сексуально или как? Наверно, лет с одиннадцати. А что? – Но в душе я уже знаю, почему он спрашивает.

Он делает глубокий вдох, словно ему предстоит спасаться с тонущего корабля.

– Потому что. Я… меня никогда не интересовали девочки… в этом смысле. Никогда.

Повисает долгая пауза.

Мне хочется, чтобы Блейк заговорил первым, но он продолжает молчать, и это приходится сделать мне.

– А тебя интересуют…?

– Овцы? Нет.

Мы оба ухмыляемся.

– Да, – тихо признается Блейк. – Думаю… мне нравятся парни. – И поспешно добавляет: – Но только не ты, не волнуйся.

– Вау.

– Конечно, ты нравишься мне как друг. Но не в том смысле.

– Господи, теперь я не знаю, может, мне начать использовать увлажняющий крем или сделать пилинг. В общем, я исправлюсь, – отвечаю я.

– Нет, не надо, – просит Блейк.

– Эй, прости, чувак, – говорю я уже без улыбки. – За каждую шутку про голубых. Я никого не хотел обидеть. Марс и Эли тоже огорчились бы, если бы все узнали. На самом деле они не такие уж гомофобы. Никто из нас не гомофоб. Мы просто… не подумали. Глупо с нашей стороны. Я очень расстроен.