Верлак рассказал о своих парижских открытиях: что Мут держал на виду вазу заведомо поддельную и точно ездил в Умбрию, и даже на стеклодувную фабрику возле Перуджи.

– Давай посмотрим, – предложила Марин.

Она встала, подошла к книжным полкам и сняла с них коробку из-под обуви, набитую географическими картами.

Расстелив на журнальном столике карту Центральной Италии, она села и оперлась локтями на колени, разглядывая.

– Тебе адвокат сказал, что город начинается на «Ф»? Посмотрим как можно ближе к Перудже, потому что мы знаем, что там вырос Роккиа. Значит, там и все его контакты, так?

– Он вырос в Перудже?

– Да. Моя мать сейчас просто кладезь информации. – Она потянулась через Верлака и взяла с приставного столика карандаш. – Кстати, она мне дала для тебя какую-то папку, и я собиралась тебе ее отдать в тот вечер, когда так бурно ушла вместе с Сильви.

– Я же уже извинился.

– Я знаю и Сильви передам. Давай посмотрим, что мама оставила. В основном там банковские выписки фонда Дюма.

Марин открыла папку и выложила бумаги на стол.

– Никто из преподавателей, в том числе моя мать, не хотели брать на себя ответственность за стипендию и потому только недавно случайно узнали, что кто-то брал оттуда деньги.

– Прости?

– Снятие наличными, со сберегательного счета.

– Кто?

– У нас на юридическом факультете такими полномочиями обладает только главный бухгалтер, – ответила Марин. – Но мама говорит, что бухгалтер теологического факультета ушел на пенсию два месяца назад и замена еще не согласована.

Верлак засмеялся:

– И это при таком уровне безработицы во Франции!

Марин прикусила губу:

– Ну тогда скажи мне, у кого есть права обращения с банковским счетом в твоем отделе?

– У меня, у Русселя и мадам Жирар. Значит, кто-то растратил деньги? Мут? Это может объяснить, откуда у него деньги на все это барахло и почему он все свое имущество завещал факультету, конкретнее – фонду Дюма.

– Очень похоже на правду! Мама еще мне сказала, что Одри Захари на приеме в пятницу заигрывала с дуайеном. Что ты об этом думаешь?

Верлак отпил граппы и ответил:

– Мадемуазель Захари яростно стремилась контролировать факультет. Быть может, заигрывание с Мутом было еще одним способом забрать больше власти в этой маленькой империи на четвертом этаже. Что думаешь ты? Ты ведь женщина.

– М-м-м… А что, если… если действительно происходило изготовление подделок, что сегодня – то есть уже вчера – подтвердила кураторша. Одри, поскольку желала держать руку на пульсе всего, что на факультете происходит, могла об этом узнать. Стала бы она тогда шантажировать Мута? Она бы тогда имела за что его зацепить? И заигрывала с ним на приеме, только чтобы ему об этом напомнить. О той власти, которая у нее над ним есть.

– Неплохо. Но постой! – Он капнул граппы в рюмку Марин. – Одри Захари действительно внезапно разбогатела, о чем мне поведал ее бойфренд, и я видел некоторые покупки у них дома.

– А если она шантажировала Мута и Роккиа, то Роккиа становится подозреваемым в ее убийстве. У него есть алиби в ночь на вторник? – спросила Марин.

– В тот вечер, когда сбили мадемуазель Захари, он ехал из Сан-Ремо. А в ночь убийства Мута был дома в Перудже со своей женой.

– Мог и соврать. Как сказала мне мама, брак у него по расчету. А ты уточнил в том отеле Сан-Ремо?

Верлак отпил граппы, откинулся на спинку.

– Один из наших сотрудников сегодня звонил, пока мы были в Париже. Завтра утром я буду знать. Думаю, что мадемуазель Захари зашла в квартиру посмотреть, что искал вор, и обнаружила там нас, – пояснил он. – И поспешно скрылась, пока мы с Бруно были в другой комнате.

– А что она сказала, зачем приходила?

– Будто ищет заявку на грант для одного аспиранта.

– Это ведь легко проверить? Спросить того парня. Кстати, сегодня я ходила на симпозиум по Клюни и слышала, как некоторые из них докладываются. Двое этих мальчиков – кажется, Янн и Тьери их зовут, – выступили отлично. А девочка-аспирантка будто о собственные ноги спотыкалась весь день. Четвертый же…

– Клод?

– Да, он. Вот он был в ярости! Каждый, кто пытался хоть что-то сказать в пользу клюнийского ордена, злил его еще больше. Странный мальчик. Я подумала, что он просто защищает своего наставника, но кто знает…

Верлак допил граппу.

– Да, у аспирантов всегда энтузиазм бьет через край по поводу собственных исследований – как будто нашли единственно возможную точку зрения на предмет. Как выйдет в реальный мир, поостынет.

– Вот именно это моя мать сказала после заседания.

Верлак изобразил ужас перед таким сравнением, и Марин засмеялась. Взяв у Верлака пустую рюмку, она встала:

– У тебя усталый вид.

Верлак поднял на нее глаза.

– Я так утомился, что готов заснуть прямо тут на софе, не раздеваясь.

Марин протянула руку и подняла Верлака на ноги.

– Идем спать. Утро вечера мудренее.

Во сне к Верлаку снова пришла Моника. Он сел в постели и сказал:

– Моника, ты же умерла.

Обливаясь потом, он рухнул на подушку, стараясь успокоить дыхание. Посмотрел на Марин, лежащую неподвижно, руки вдоль тела, голова отвернута от него, к окну.

– Что с тобой? – спросила она шепотом.

Верлак сел, откинул одеяло.

– Кошмар. Прости, если разбудил. Кофе будешь?

Объяснить Марин свое прошлое он бы не смог. Но он твердо знал, что не позволит Монике поставить под угрозу отношения с Марин. Или же он просто испугался? Ищет легкого пути?

Марин повернулась к нему, вытянула правую руку, подложила себе под голову:

– Когда я отказывалась от кофе?

– Отлично. Через пять секунд!

Верлак пошел в ванную и плеснул в лицо холодной водой. Взял со столика часы, посмотрел на время.

– Merde! – взревел он.

– Что такое? Проспали? – спросила из спальни Марин.

– Ну да! Уже почти девять!

– Merde!

– Когда у тебя первое занятие?

– Ровно в десять!

Зазвонил сотовый, Верлак бросился в спальню и схватил телефон с ночного столика:

– Oui!

– Прошу прощения, это Полик. Я хотел вас предупредить перед тем, как вы придете…

– Я буду через несколько минут. А что случилось, Бруно?