Однако она здраво рассудила, что за год мучений ей должно что-то причитаться, и ловким финтом отсудила у Ашота его неплохую однокомнатную квартирку почти в центре.

Родственники снова собрались на семейный совет и в очередной раз постановили, что Ашота нужно спасать. Они выменяли ему комнату в дремучей коммуналке и пристроили на хорошее, как всем казалось, место — оценщиком в городском ломбарде.

Место это было, может, и хорошим, но Ашоту оно не слишком подходило. Во-первых, на эту работу нужно было постоянно ходить, что отвлекало от любимого занятия, а во-вторых, приходилось иметь дело с материальными ценностями.

После того как Ашот принял за произведение искусства цветной календарь с Филиппом Киркоровым и выдал ссуду под залог деревянного пасхального яйца (владелец убедил его, что это подлинный Фаберже), хозяин ломбарда предложил ему расстаться. Разумеется, после погашения долга.

Родственники снова собрались на совет, с трудом наскребли требуемую сумму и устроили Ашота на новую работу — распространять по офисам коммерческих фирм канцелярские товары.

У этой работы имелись определенные преимущества: свободный график и доход от выручки. Сколько продашь бумаги и канцелярских принадлежностей, столько и заработаешь.

Некоторое время Ашот бегал по небольшим офисам с сумкой на колесиках, набитой бумагой для ксерокса, скотчем, ежедневниками и скоросшивателями, но вскоре это занятие ему надоело. Теперь он появлялся в офисах уже не так часто и перемещался по городу далеко не так резво. Заказчики были этим явно недовольны и нашли себе другого поставщика. Все решила роковая ошибка Ашота, который принес в одну из фирм вместо заказанной замазки для исправления опечаток ярко-малиновый лак для ногтей, а вместо двадцати упаковок бумаги для факса — столько же рулонов первоклассной туалетной бумаги.

Беатриче Левоновна еще раз напряглась, подняла свои связи и устроила Ашота агентом страховой компании.

Эта работа подходила ему как никакая другая — можно было вообще не появляться на службе, отговариваясь тем, что ищешь клиентов.

Клиентов же он искал на самом любимом месте — на собственном диване, разглядывая потолок и повторяя вполголоса:

— Жанна Георгиевна — это такая женщина! Это удивительная женщина!

Понимая, что сам он не может рассчитывать на успех у прекрасной кузины, Ашот всей душой желал, чтобы звезда его очей нашла счастье с другим человеком — достойным, положительным и обеспеченным.

Однако все мужчины, возникавшие на Жаннином горизонте, никак не соответствовали этим параметрам. Само собой, обеспеченные среди них попадались, другие к Жанне не приближались и на пушечный выстрел, но вот достойным и положительным Ашот не мог признать ни одного из них.

Вот и этот старый американский павлин, этот лысый потертый павиан Ованес Степанович, вокруг которого так беззастенчиво увивалась Жаннина мать, явно был недостоин такого сокровища, как Жанна Ташьян.

Конечно, он очень богат, и это богатство ослепляет всех, ту же Беатриче Левоновну, но только не его, Ашота. Ашот видит этого заокеанского орангутанга насквозь.

Взять хотя бы то, как он вульгарно ухлестывал за этой ужасной особой, Жанниной подругой. И это на глазах у самой Жанны!

Вообще Жанна Георгиевна, по мнению Ашота, совершенно не разбиралась в людях. Она не умела выбирать ни мужчин, ни подруг.

Ашот не сомневался, что только он может ей помочь. И он должен это сделать, должен раскрыть ей глаза на подлинную сущность окружающих ее бессовестных людей.

В этом он видел свой священный долг.

Проснувшись как можно раньше, он поспешно принял душ, позавтракал без всякого аппетита вчерашними холодными пельменями и сел за руль своей видавшей виды «пятерки».

Эту машину ему купили в складчину тетушки Ануш и Серуш, чтобы племянник возил их по магазинам, в поликлинику и на кладбище, где уже пятнадцать лет покоился муж тети Ануш.

Машина была подержанная, старенькая, но кое-как ездила. Главным ее достоинством было то, что она совершенно не бросалась в глаза.

Сегодня это было особенно важно, поскольку Ашот собирался проследить за американским гостем.

Не было никаких сомнений, что тот назначил тайное свидание Жанниной вероломной подруге, толстой рыжей Катьке, и значит, следовало раскрыть глаза доверчивой Жанне на это двойное предательство. Для фиксации всех обстоятельств Ашот даже прихватил фотоаппарат «Зенит», принадлежавший покойному дяде Вазгену, мужу тетушки Ануш, поскольку понимал, что на слово Жанна ему не поверит.

Свою «пятерку» он припарковал на Красной улице, недалеко от дома, где Ованес Степанович снимал квартиру.

Ашот готов был ждать сколько угодно, но на этот раз судьба была благосклонна. Не прошло и часа, как из нарядного подъезда показалась знакомая коренастая фигура в элегантном черном пальто, скрадывающем полноту.

Разглядев лысину с зачесанной прядью, Ашот убедился, что дождался того, кто ему нужен. Он пригнулся к рулю и повернул ключ зажигания.

Ованес Степанович призывно замахал рукой, и почти сразу рядом остановился синий автомобиль.

Ашот выжал сцепление и устремился в погоню за американцем. Он ни секунды не сомневался, что тот едет на свидание с Жанниной вероломной подругой.

Автомобильное преследование — не такая простая вещь, как кажется зрителям американских боевиков, а Ашот никогда не был блестящим водителем. Однако его вело сильное чувство, и каким-то чудом он не упустил машину Ованеса.

К счастью, тот направлялся не слишком далеко и вскоре остановился возле небольшого, красиво оформленного ресторана. На вывеске сложной арабской вязью было написано «Пенджаб».

Обычно Ашот рестораны не посещал. То есть он их вообще никогда не посещал — из принципиальных соображений и по причине отсутствия средств, но сейчас другого пути не было. Если он хочет помочь Жанне Георгиевне, придется войти вслед за Ованесом в этот вертеп, в это гнездо разврата, и будь что будет…

— Жанна Георгиевна — это такая женщина! Это совершенно особенная женщина! — прошептал Ашот самому себе и смело толкнул ресторанную дверь.

Посетителей в этот ранний час почти не было. Резные кресла, деревянные перегородки между столиками и яркие картины на стенах говорили о чем-то восточном. На самом видном месте висел цветной фотопортрет какого-то седобородого старца в чалме и пышных индийских одеждах.

Метрдотель с сомнением окинул взглядом поношенный костюм Ашота, но ничего не сказал и проводил его к свободному столику.

Столик был довольно удачный, потому что отсюда можно было без труда наблюдать за Ованесом.

Тот явно чувствовал себя как дома и сейчас листал меню в кожаном переплете.

Ашот тоже схватил меню — в целях конспирации.

Он не сомневался, что с минуты на минуту здесь должна появиться вероломная Катерина.