– Полиция в городе шмон учиняет, – объявил хозяин, заперев за собой дверь. – Облавой идут по центральным улицам. Говорят, инцидент случился. Подпольщики склон подорвали на въезде в Ялту. Мощная осыпь сошла и единственную дорогу перекрыла. Фрицы по ней последние резервы на восток переправляли, вывозили в Севастополь раненых и награбленное добро. Шум там знатный учинился. Немцы всю технику подогнали, что в районе была, сейчас завалы расчищают. Бешеные полицаи хватают в городе всех подряд, свозят в участок и там пытают, требуют признаться в связях с партизанами.

– Невмоготу уже. – Наталья покачала головой. – Когда же кончится это безумие?

– Скоро уже, – со злорадной ухмылкой сказал Павел. – Похоже, наши очнулись. Артподготовку проводят в районе Керченской переправы. Наступление уже начинается.

Ночью они не раздевались, прислушиваясь к отдаленной канонаде, к шуму в городе. Где-то в центре Элидии хлопали выстрелы, рычала тяжелая техника.

Хоть тресни, не было в их комнате второй кровати! Они лежали, каждый на своем краю, и испытывали какое-то странное волнение, явно не связанное с большой политикой, войной и кознями полиции. Он нашел ее руку, она дрожала, была холодна как лед.

Юля не отняла ее, только глубоко вздохнула. Вадим не понял, что это значило. Ему мешал автомат, возникало такое ощущение, что их было трое в этой кровати. За стенкой монотонно бубнили хозяева.

В доме было сыро, прохладно.

Периодически вздрагивала земля, словно чудище трехглавое ворочалось в ее недрах. Советская авиация на севере и востоке утюжила позиции гитлеровских войск.

Девушка вздрагивала после каждого такого сотрясения, шептала что-то, весьма похожее на молитву. Вадим обнял ее, привлек к себе. Она с готовностью подалась в его объятия, пристроила голову на плечо, стала меньше вздрагивать.

«Не до глупостей сегодня. Обстановка та еще, положение подвешенное, а мы едва знакомы, – сказал себе Вадим. – Высоконравственные советские люди не бросаются в койку по первому позыву плоти. Может быть, через день-другой, когда отпустит напряжение, установится в душе хоть какое-то равновесие».

– С тобой спокойно, – прошептала Юля, укладывая руку ему на грудь. – Не сказать, что я невозмутима как тибетский лама, но мне уже не хочется сновать из угла в угол, изображать блуждающую комету. Я знаю, что шансов мало, все пропало, но вдруг нам еще повезет?

– Мы все вернем. – Вадим осторожно поцеловал девушку в висок и застыл в ожидании гневной отповеди, но таковой не последовало. – Мы вернем все ценности, заново откроем музеи и дворцы, – заявил он и снова поцеловал Юлю.

– А если немцы перед бегством взорвут Марининский дворец? – сказала девушка и напряглась. – Чтобы никому не достался? Эти утонченные натуры и ценители прекрасного уже поняли, что это больше не их собственность. Что им помешает?..

– Такие акции не проводятся за один день, – сказал Вадим. – Нашей разведке об этом ничего не известно. Дворец огромный. Они опутали бы его проводами, неделю завозили бы взрывчатку. Ты видела что-нибудь подобное?

– Кажется, нет, – ответила она, потом съежилась и позволила Вадиму крепко обнять ее.

А перед рассветом беда пришла и в этот дом! У двора гудели машины, свет фар плясал по зашторенным окнам. Кричали люди, на соседней улице гремели выстрелы. Добралась облава!

Вадим не делал резких движений, прислушивался. Завозилась Юля, заблестели глаза в темноте.

– Что происходит? – спросила девушка.

Происходило что-то гадкое. Но вряд ли оккупанты пришли именно по их душу. Хотя кто его знает. Если они пойдут без разбора по всем участкам…

Он проворчал пару успокаивающих слов, вытряхнулся из кровати, сунулся к хозяевам. Они не спали, сновали от окна к окну.

Машины гудели справа и слева, топали люди. От удара кованого сапога распахнулась калитка у соседей.

– Это облава, товарищ капитан, – прохрипел Павел Бережных. – Клянусь Родиной, это не мы с Натахой и не те мужики. Тогда сразу к нам пришли бы. Нет, идут охватом, зачищают весь город, понимают, что им хана, вот и злобствуют напоследок. Давайте во двор вместе с Юлией Владимировной, а мы быстро вашу кровать заправим.

Но выйти из дома было невозможно даже через задний ход. Соседская ограда находилась практически под носом. За ней шныряли огоньки фонарей, матерились полицаи, осиротевшие после гибели Жоры Тернопольского.

Вадим едва успел попятиться за порог, оттолкнул девушку. Он замкнул крючок и услышал, как полицаи проломили ограду и с бодрыми матерками полезли на участок.

Капитан потащил Юлю в сени через комнату. Но и с той стороны не было ничего утешительного. Гудели грузовики, полицаи колотились в калитку.

– Павлуша, открывай, не хрен спать! – выкрикнул один из них.

– Мать, иди, впускай гостей, – сказал Павел. – А вы ныряйте в подпол. Уж извиняйте, товарищ капитан, обложили нас, не могу предложить ничего другого.

Он ногой отбросил коврик посреди комнаты, откинул тяжелую крышку люка. В свете фонаря обозначилась ветхая лестница, груды хлама на дне подвала.

Все это очень даже напоминало западню. Но выбора у них не было.

Они лежали в сыром углу под мешковиной, заваленные старым тряпьем, тазиками, какими-то неликвидными стройматериалами, источающими пронзительные запахи. Ржавые гвозди вгрызались в ноги. Вадим накрыл женщину собой, она судорожно вздрагивала под ним, терпела.

Палец капитана лежал на спусковом крючке. Если все пропало, он успеет забрать с собой пару уродов.

– Вадим, у меня ногу сводит, – сдавленно пожаловалась Юля. – Есть какие-нибудь идеи?

– Лежи, не шевелись. – Он изогнулся чуть не до треска в позвоночнике и стал растирать ее лодыжку, обтянутую рваным чулком. Ножка у девушки была аккуратной, теплой, отзывчиво подрагивала.

– Мужики, какого хрена вы тут шляетесь по ночам? – проворчал Павел, впуская незваных гостей.

– Приказ выполняем, Павлуша, – проворчал надтреснутый бас. – Избавить от клятых подпольщиков город раз и навсегда! Последнюю шпану в центре подчистили, прихлопнули две явочные квартиры на Корабельной. Ни одна падла не ушла, всех к стенке на месте поставили! Есть разнарядка и на эту дыру.

– Так мы же свои. Вы охренели, мужики?

– Так и те свои были. Федьку Вострякова помнишь? Вместе с тобой в автохозяйстве трудился. Тот еще гаденыш оказался! Донесли на него. Мы в дом, а он за обрез и давай отстреливаться. Ранил двоих, шкура! Но ничего, сейчас его семейству сладко на том свете. Ты не бузи, Павлуша, мы сегодня всех проверяем. Служба у нас такая.

Полицаи врывались в комнаты, возились на участке. Прогибалась лестница, ведущая на чердак. Сильная рука вцепилась в кольцо на крышке люка, чуть не вырвала ее из петель.

Вадим затаил дыхание. Его рука машинально поглаживала девичью щиколотку. Хоть какой-то приятный момент в этом безумии.