— Нам бы еще повторить веледос, — напомнила Марисоль. — Ты все время путаешься в очередности движений, а ведь им обычно открывают бал.

«Может, действительно лучше не ходить?» — Василиса завязала бантом ленты чепца, надела резиновые сапоги и, взяв большой зонт, отправилась во внутренний двор. Небо прохудилось сразу после заката и обещало поливать всю ночь.

* * *

«Надо было кого-то опытного с собой взять», — Вася, выставив руку с лампой, с сомнением во взоре осматривала птичник. Ковырнула ногой солому, в которой запуталось перо, сняла прилипшее к перекладине — первыми шли клетки с курами. Где-то подал голос и шумно захлопал крыльями гусь. Будто чуял, что пришли по его душу.

— Ты что здесь делаешь?

— Ой, — подпрыгнула от страха Василиса, но узнав вынырнувшего из дождливой тьмы герцога, заулыбалась. — Так и заикой сделать можно.

— Яйца воруешь?

— Почему сразу «воруешь»? Я только с согласия. Вы не знаете, как у гусыни из зада перья повыдергивать?

— Я думаю, гусыня с твоим успешнее справится. Так что лучше побереги свой зад, не лезь к гусям.

— Ну вот почему, стоит нам встретиться, как разговор непременно переходит на мой зад?

— Ты первая начала.

Вася улыбалась. Хоть и происходила перепалка на грани дозволенного, все равно рядом с герцогом Василисе было спокойно. Уходили прочь страхи, исчезали сомнения.

— А зачем тебе перья?

— Хочу в шлем божественной охотницы понатыкать, чтобы на маскараде сойти за жар-птицу.

— А уткой, значит, быть отказываешься?

— Издеваетесь?

— Да уж, у моей матушки изощренная фантазия. Не дай боже, служанка будет выглядеть лучше леди.

— Ее право, — пожала плечами Василиса.

— Иди к себе. Поздно уже, — лорд положил руку на спину Васи.

— А как же перья?

— Утром на кухне возьмешь. Из города повара приедут, надергают.

— Спасибо за совет, — Вася подняла зонт и щелкнула замком. Он с хлопком раскрылся.

— Подожди, — герцог шагнул под зонт и, обхватив ладонями лицо Василисы, нежно поцеловал.

— Опять эксперимент? — прошептала она, как только ее губы освободили.

— Да.

— И как?

— Слабенько. На четверку из десяти.

Вася вспыхнула и побежала к крыльцу. Завтра она непременно поговорит с предательницей Хосефиной.

* * *

Фольк тупо пялился на спящих кур. На его губах играла задумчивая улыбка. Поцелуй действительно был на четверку из десяти, но только если за десятку принять тот самый первый, самый болезненный поцелуй.

Чувства медленно, но просыпались, и близился день, когда герцог Хариим Драгон смело сможет произнести слова любви и при этом ничуть не покривит душой.

* * *

Вася лежала на кровати и трогала губы. Водила пальцем по контуру, вспоминая недавний поцелуй.

Скомкано и заброшено в угол платье божественной охотницы, выпровожена спать Марисоль. Ничего этого не нужно. Василиса пойдет в костюме утки и будет отчаянно путаться в фигурах, пусть. Пусть, если на нее будут продолжать смотреть так, как сегодня смотрел герцог: с нежностью, с затаенной радостью, с ноткой щемящей грусти. Пусть. Она и в нелепом костюме будет чувствовать себя самой красивой и самой же… желанной?!

Василиса крутанулась и легла на живот. Обхватила подушку, зарылась в нее лицом. Желание! Вот та волна, что поднимается в ней рядом с лордом Раконом. Желание нравиться, желание любить…

— Все равно убегу! — упрямо произнесла она в подушку. — Добегу до дома, скажу маме-папе, что со мной все хорошо, и назад.

Болезненно заныла грудь, и Вася, вновь крутанувшись, сунула ладонь под рубашку. Обхватила мягкое полушарие, тронула немедленно отозвавшийся сосок. Сжала ноги, подстегивая чувствительную волну.

— Хочу, чтобы здесь были твои руки, — провела ладонью по животу вниз, — твои губы, твое дыхание.

* * *

Что изменил поцелуй в курятнике? Всего лишь на четверку из десяти, но он сработал как щелчок, запускающий обратный отсчет, как выстрел, поражающий цель, как взрыв, что уносит в сторону все ненужное, напускное, но оголяет важное. Пусть пока болезненное, незрелое, слабое, но тянущееся к свету, к жизни. Чтобы прорасти и сплести в единый кокон двух живых существ.

Василиса сделалась тихой. Она даже ходить стала медленнее, будто боялась расплескать то, что и без понуканий рвалось наружу.

— Да что с тобой такое? — сокрушалась Хосефина. — У тебя все валится из рук.

А Вася смотрела на свои руки и вспоминала мягкость губ герцога. Как его пальцы переплетались с ее. Хмурила лоб, силясь представить во сне это случилось или наяву.

— Он приходит ко мне ночами.

— Кто? — Хосефина резко обернулась. Нахмурила лоб.

— Герцог. Приходит и сидит у кровати, а я делаю вид что сплю. Иногда берет меня за руку и целует. Здесь, — она показывает на тыльную сторону запястья, — потом здесь. И так до локтя.

— Тебе не нравится?

— Нравится. И… и я хочу большего.

— Ох, девонька…

Однажды ночью Василиса не выдержала. Устав таить дыхание, вдохнула полной грудью, взяла дрожащими от нетерпения пальцами его руку и прижала к своему лицу. Поднялась, чтобы найти его губы.

Она бы сделала большее, стянула бы через голову рубашку, заставила и его раздеться, но… но после поцелуя, который Василиса буквально вытребовала, Ракон тихо произнес: «Тройка из десяти» и покинул комнату.

— Почему тройка? Это десятка! Полная десятка!

Подушка полетела в закрывшуюся дверь.

Больше милорд в комнату к Василисе не приходил.

* * *

— Он избегает меня. Я проверяла. Специально поджидала и выскакивала из-за угла. Лорд Ракон неизменно сворачивает в сторону или делает вид, что я стеклянная.

— У него много дел. Как и у нас, — Хосефина была неумолима. Васю опять отправляли в подвал пересчитывать бутылки. — Ты не завершила начатое. До бала осталось всего два дня, а я понятия не имею, какие у нас запасы игристого вина.

— Я еще не дошла до него. И к чему в доме столько спиртного? Им же целый бассейн можно наполнить! Считай, не считай, хватит не на один бал.

— Меньше разговаривай, — нэн вручила Васе тетрадку и карандаш. — Жду полный отчет вечером.

После обеда хотелось спать, но Вася упорно продолжала считать бутылки. Сбивалась и начинала сначала, злилась на себя и перечеркивала в тетради целые столбцы.