– Но я не хочу!

– Ах, боже мой! – Манон хлопнула себя по коленям. – Да неужели же тебе охота болеть, страдать, чтобы наконец в мучениях умереть, как муха или собака?

И тут мое терпение лопнуло.

– Vaffanculo! – вскричал я. – Vaffanculo! Понятно? Нет? Тогда французским языком вам говорю: идите в жопу, ваша светлость! В жопу!

Маркиз вздохнул.

Я достал из кармана пузырек, выдернул стеклянную пробку и встряхнул сосуд, над горлышком которого возникло облачко пара.

– Любопытно, – сказал де Бриссак насмешливо. – Это вам Огюст всучил? Ах, Огюст, бедный, наивный Огюст… О, черт!..

Манон вдруг побледнела, схватилась за горло, из глаз полились слезы, а нос превратился в жеваный ком.

Никакого запаха я не почувствовал, но у меня распухли губы и нос.

Маркиз взмахнул руками, попятился к окну и с изумленным лицом осел на пол, уронив столик с подсвечниками.

Вспыхнула штора.

Схватив Анну за руку, я увлек ее к двери.

– Мишель, я сейчас задохнусь! – прохрипела она, спотыкаясь и чуть не падая. – Боже, Мишель!..

Мне удалось вытащить ее в приемную и вытолкать в коридор.

– Куда? Куда мы?

– Туда! – с трудом выговорил я. – Отсюда!..

Девушки в подземелье дрожали и вскрикивали, когда мы с Анной – я не хотел называть ее Дианой – снимали с них мешки и веревки, а освободившись от кляпов, закричали в голос. Они обступили нас и выкрикивали наперебой: вопросы, проклятия, жалобы так и сыпались из их милых уст.

Наконец я не выдержал и призвал к тишине.

– Итак, мадемуазель, – сказал я, дождавшись, когда они успокоятся. – Перед вами выбор – остаться здесь и погибнуть или бежать с нами и, может быть, погибнуть. Хотя, если пойдете с нами, остается надежда на спасение. Кто-нибудь да спасется…

– Значит, выбора нет? – спросила черноокая красавица с гневным взглядом.

– Вы можете остаться здесь, и, возможно, кто-то выживет, а кто-то нет. Одни проведут остаток жизни в этих бутылях в ожидании воскрешения, других сожгут в печи, как отходы. У ворот замка бушует разъяренная толпа. Я не знаю, кто они и чего хотят. Возможно, это друзья, которые встретят нас с распростертыми объятиями. Но, может быть, это враги, которые попытаются убить нас. Не знаю. И нет времени выяснять. Позади Стикс, впереди – пылающий Флегетон. Мы можем попытаться пройти через огонь и обрести свободу. Кто-то погибнет… Может быть, вы… или вы… или я… возможно, все мы погибнем…

– Значит, выбора нет, – сказала черноокая.

– Нет, – сказал я. – Но я хотел бы попробовать…

– Да вы революционер! – насмешливо проговорила худощавая блондинка.

– Боже упаси, – сказал я. – Более того, мадемуазель, на самом деле я хочу, чтобы выжила лишь вот эта женщина, только она. Именно она превратила мою кровь в золотой ихор, и это стоит жизни. – Я взял Анну за руку. – А на остальных мне, по правде говоря, плевать.

Девушки притихли.

– До сегодняшнего дня, – сказал я, – да что там, до этой минуты я не знал, что у меня есть девиз. А теперь знаю. И звучит он так: «Navigare necesse est, vivere non est necesse». Так что вы как хотите, а мы пошли…

– Я с вами, – сказала черноокая. – Но мне бы хоть нож в руки…

– Наверху, может быть, найдется какое-нибудь оружие. Сколько вас?

– Девять, – сказала блондинка. – Но пойдут, возможно, не все.

– Что ж, – сказал я, – в путь, мои милые. А что нас ждет, узнаем там, на другом берегу…

Действующие лица

Помещик Яков Сергеевич Одново, обалдуй, тлетворная тля и сердечный друг Достоевского.

Его дочь Шурочка, Коринна Фиванская, красавица с обожженной коленкой.

Его жена Дашенька Дорн ан Дорндорф, могучая и ненасытная.

Его теща старуха Кокорина, известная домовладелица и живодерка.

Любвеобильная мадам Таллис, впоследствии мадам Одново.

Управляющий кирпичным заводом Владимир Преториус, рационалист и скептик.

Его жена Наталья Ивановна, домовитая и снисходительная.

Его сын Георгий, создатель детектора лжи.

Учитель Купорос, нигилист, богоискатель и сладострастная скотина.

Неистовый Осот, homo delinquent[70].

Знойная красавица Полина Вивиани де Брийе по прозвищу Кругленькая.

Ее любовник из второй спальни Павел Уствольский, загадочное лицо.

Ее сын Виктор по прозвищу Вивенький, донжуан и Copula Mundi.

Великий князь Павел и его наивная племянница Элиза.

Княгиня Сумарокова, известная фурия и труперда.

Варвара Дашевская, Эринна Лесбосская, нигилистка и небесная самка, впоследствии – Мадам Галифе.

Ее сын Иона Плачущий, командир эскадрона Первой конной армии РККА, босоногий заступник и целитель, и его верная жена – хроменькая Татьяна.

Княжна Софья Исупова, Сафо Митиленская, жена Виктора Вивиани де Брийе, слепая кокетка.

Герман Сарторио, магистр фармации, хозяин аптеки, его жена Елизавета (в девичестве Преториус) и их дети – Евгений и Мати.

Господин Дыдылдин, правая рука Сарторио, обладатель ученой степени провизора и убежденный либерал.

Мишель Малиновский, белогвардеец из бывших студентов, милый, но говорливый.

Сесиль Леру-Преториус, немецкая подстилка, кинозвезда и любящая дочь.

 * * *

28 января 1881 года в 8 часов 38 минут утра Анна Григорьевна Достоевская положила ладонь на глаза мужа и поняла, что он умер.

Смерть Достоевского стала настоящим счастьем для Якова Одново.

Наконец-то у него появился повод, чтобы сбежать из Знаменки, из дома, где с утра до вечера приходилось терпеть капризы беременной жены, скучищу долгих зимних вечеров, отсутствие развлечений, одиночество, которое не могли скрасить ни книги, ни наливки, ни тайные ласки горничной девушки Танечки и ее матери Татьяны.

Все в доме, все в уезде и почти все в губернии знали, что господин Одново состоял с Достоевским в переписке. Сомневающимся он был готов предъявить собственноручные письма писателя, а также письма Льва Толстого, Тургенева, Писемского, Гончарова и других властителей дум и душ, адресованных не обалдую Яшке, как соседи называли его за глаза и в глаза, а глубокоуважаемому Якову Сергеевичу.