– Один-два-пять: Кляйн, Натан Израиль.

Мужчина за шестьдесят поднял вверх руку.

– Здесь!

– Один-два-шесть: Кляйн, Роза Сара.

Это была его жена.

– Шесть-четыре-два: Кляйнман, Герта Сара!

Поднялась рука Герты.

– Шесть-четыре-один: Кляйнман, Тини Сара!

Список продолжался: Клингер, Адольф Израиль; Клингер Амалия Сара… По всей платформе старшие пятнадцати вагонов оглашали списки пассажиров: всего 1006 душ, покидавших родные края.

Наконец им объявили и пункт назначения: город Минск. Там они либо попадут в гетто и будут работать на разных местных предприятиях, либо станут возделывать землю – в зависимости от навыков.

Когда старшие убедились, что никто не исчез, эвакуированным разрешили наконец садиться в вагоны, строго приказав хранить молчание и занимать заранее назначенные места. Вагоны были второго класса, поделенные на купе и достаточно комфортабельные, хотя, конечно, и тесноватые для такого количества людей. Усевшись, Тини с Гертой ощутили себя почти как в старые времена. Давным-давно евреям не разрешалось покидать пределы своих районов, не говоря уже о том, чтобы выезжать из Вены. Интересно будет снова увидеть окружающий мир.

Паровоз выпустил облако пара и дыма, колеса заскрежетали, и поезд медленно сдвинулся с места, плавно выкатился со станции и двинулся в северном направлении через весь город. Он пересек Дунайский канал, миновал мост на западном конце Пратера и Пратерстерн, потом улицу, где родилась Тини[271], и через несколько мгновений проехал через северный железнодорожный вокзал. Евреи из Леопольдштадта могли бы сесть в поезд уже там, но Аспангбанхоф был менее приметным и многолюдным[272]. Спустя еще несколько минут за окном купе проплыл Дунай, потом последние пригороды, и начались сельскохозяйственные земли, лежавшие к северо-востоку от Вены.

Хотя изредка поезд останавливался, эвакуированным запрещалось выходить из вагонов. Жаркий июньский день тянулся медленно. Люди читали, разговаривали, дремали на своих местах. Дети или нервничали и постоянно вертелись, или, усталые, замирали как статуи, уставившись в окно. С регулярными интервалами в купе заглядывал старший по вагону, проверяя, все ли на месте. В поезде был и доктор – тоже из Израильского центра, – на случай, если кому-то станет плохо. Евреи уже и забыли, когда о них так заботились.

Они миновали бывшую Чехословакию и въехали на территорию, некогда являвшуюся Польшей. Теперь это была Германия. Для Тини и Герты здешние места представляли особый интерес: именно тут родился Густав, еще в великие дни Австро-Венгерской империи, когда евреи переживали золотой век. Тини испытала его на себе в Вене, Густав же провел детство среди этих удивительных пейзажей, в небольшой деревушке под названием Заблочье на Сайбух[273], стоявшей на берегу озера у подножия гор. Поезд проехал мимо, совсем недалеко, по местам, которые Густав наверняка бы узнал, и не только по детским воспоминаниям, но и по военной службе, когда сражался на этих самых полях с войсками русского царя.

Поезд проехал и еще один маленький город, в пятидесяти километрах к северу от Заблочья, под названием Освенцим. Немцы называли его Аушвиц и недавно организовали там новый концентрационный лагерь. Венский поезд, описав широкую дугу, продолжал путь на северо-восток, в противоположную сторону от закатного солнца[274].

Ночь они провели в безостановочном движении и в беспокойном сне, от которого болели спины и затекали ноги. На следующее утро поезд проехал через Варшаву. За Белостоком они пересекли границу, оставив позади Великую Германию, и оказались в Рейхскоммисариате Остланд, на бывшей территории Советского Союза. Еще через сорок километров поезд добрался до городка Волковыска[275].

И там остановился.

Некоторое время им казалось, что это просто еще одна станция. Тини с Гертой, вместе с остальными, выглядывали в окно, гадая, где они все очутились. Старший по вагону сунул голову в купе, потом прошел дальше. Похоже, что-то было не в порядке. Из дальнего конца коридора донеслись громкие голоса, звуки открывающихся дверей и топот тяжелых сапог, приближавшийся с обеих сторон. Дверь купе распахнулась – на пороге стояли вооруженные штурмовики.

– На выход! – кричали они. – Все из вагона, немедленно!

Потрясенные и напуганные, эвакуированные вскакивали с мест и хватали свои пожитки, матери и бабушки прижимали к себе детей.

– А ну, еврейские свиньи! Из вагона, сейчас же! – продолжали орать эсэсовцы.

Тини с Гертой уже были в коридоре, пробивались к выходу сквозь толпу. Отстающих штурмовики толкали или били прикладами винтовок. Люди высыпали на платформу, где стояло еще больше солдат СС.

Они были не такие, как видела Тини в Вене; то были солдаты Ваффен, действующих войск, гораздо более жестокие, с символикой «Мертвой головы» или концентрационных лагерей на воротниках[276]. Их сопровождали мужчины в форме печально известной Зипо-СД, нацистской полиции безопасности[277]. Выкрикивая проклятия, они погнали евреев – мужчин и женщин, стариков и детей – вперед по платформе; тех, кто спотыкался или падал, или просто не мог быстро идти, валили на землю и избивали – некоторых с такой силой, что они так и оставались лежать, бездыханные, на земле[278].