Иногда Фрэнку удавалось спасти отношения на грани катастрофы. Рут Биб Хилл, новая знакомая О’Конноров, разозлила Рэнд, упомянув, что рассказывала «Государство» Платона со сцены. Хилл не знала, что Рэнд считала Платона крёстным отцом коммунизма (того же мнения придерживалась Изабель Патерсон). Она, впрочем, поняла, что сказала что-то не то, поскольку «в комнате стало холодно, будто бы воздух заморозили». Фрэнк тут же пришёл Хилл на помощь. Он поднял её с пола, где она сидела, и усадил в кресло, укрыв пледом. «Рут просто вспоминала колледж, где её заставляли заучивать множество разного, – сказал он Айн. – Как насчёт кофе?» Для Хилл этот инцидент был предупреждением о сложном темпераменте Рэнд и наглядным представлением о браке О’Конноров. Хотя Фрэнк и казался побочным дополнением к своей более яркой жене, Хилл стала видеть в нём защитника Айн, «наветренный якорь». Уравновешенность Фрэнка была жизненно важным противовесом переменчивому настроению Рэнд и её вспыльчивости[226].

Кому-то казалось, что Рэнд раздражают узы брака. Джек Бангей, ассистент Хэла Уиллиса, видел в Рэнд едва сдерживаемую чувственность. «В её лице читалась сильная сексуальность, – вспоминал он, – красивые глаза, чёрные волосы, прекрасные губы, которые очень выделялись, милое лицо, не сильно большое, но с прекрасной улыбкой». Хотя Рэнд никогда не была полностью довольна своей внешностью, она смогла научиться подавать себя наилучшим образом. Бензедрин помог ей избавиться от лишнего веса, и теперь она стала носить обувь на каблуке, прибавив таким образом в росте. В свет она выходила в эффектных нарядах от Адриана, дизайнера звёзд Голливуда. Рэнд нравились близкие, кокетливые отношения с её боссом Уоллисом, они подшучивали и хихикали во время обсуждения её сценариев. Бангей, поживший несколько месяцев с О’Коннорами, переезжая, наблюдал, как Рэнд нравилось, что к ней за советом обращалось много молодых людей. Больше всех выделялся Альберт Маннхаймер, который, по мнению Бангея, должен был занять место Фрэнка[227].

Беспокойный и пылкий, Маннхаймер был завсегдатаем в доме О’Конноров. Он пытался оправиться от самоубийства своей девушки, которое она совершила после того, как они сильно поссорились. Поглощённый чувством вины за её смерть Маннхаймер зацепился за уверенность Рэнд в том, что его вины в этом не было. Они достаточно сильно сблизились. Она называла его Пушистиком, а он дарил ей необычные подарки, одним из которых был огромный флакон духов Chanel. Иногда чувства Маннхаймера к ней становились очень сильными. «Я люблю тебя, Айн! Так, как никогда не любил и никогда больше не полюблю», – писал он ей в одном из своих спонтанных писем после очередного визита. Для описания их отношений он использовал образы, сравнивая её с чистопольем, с тем, что ощущает учёный, «совершивший открытие; или как писатель любит то чувство, когда он создал красивую фразу». Он писал, что рядом с ней невозможно чувствовать себя подавленным, и называл её «лучшей из людей, которых он когда-либо знал». Хотя Рэнд не препятствовала таким проявлениям чувств, в её письмах было больше советов, нежели скрытой страсти. В итоге их пути разошлись в начале 1950-х гг.[228]

Фрэнк был неотъемлемой составляющей счастья Рэнд и в то же время не мог полностью удовлетворить её. Отсутствие у него желания вступать с ней в интеллектуальные споры позволяло их отношениям существовать, потому что она ни за что бы не стерпела несогласия со стороны мужа. Однако неприязнь Фрэнка к дискуссиям и спорам оставляла в их жизни пробел, который Рэнд пыталась восполнить другими людьми. Позже своим друзьям она призна́ется, что в течение их пребывания в Калифорнии она думала о разводе. Фрэнк же находил их различия удобными. Когда Рэнд объявляла друзьям, что Фрэнк был серым кардиналом, прячущимся за троном, он отшучивался в ответ: «Иногда мне кажется, что я и есть этот трон, на котором восседают»[229]. Фрэнк хорошо понимал, на какие компромиссы идёт. Состоятельность Рэнд позволяла ему заниматься участком, не переживая за финансы. В свою очередь, он делал всё, чтобы делать её счастливой. С виду казалось, что он от неё зависим. Но точно так же, как и Рут Хилл, Фрэнк понимал, что Айн тоже в нём нуждалась.

Как бы Рэнд ни презирала Калифорнию, годы, проведённые здесь, были богатыми для неё в интеллектуальном плане. Когда в июне 1945 г. она взяла первый перерыв от работы сценаристом, то накинулась на возможность наконец сосредоточиться на своих интеллектуальных интересах. Ранее в том же году Рэнд начала делать первые заметки по «Забастовке», которая впоследствии станет романом «Атлант расправил плечи», однако теперь её вновь начала интересовать научно-популярная литература[230]. В день своего последнего совещания по сценариям с Уоллисом она задержалась в Голливуде, чтобы купить пять вечерних платьев и огромный том Аристотеля. Покупка была частью её больших планов на «моральную основу индивидуализма». По словам Патерсон, она «поняла, что книга должна быть чем-то гораздо большим, нежели переформулировкой «Источника». Она должна отнести нас к самому началу – к первым аксиомам бытия». Позже она признавалась Патерсон, что задумка эта оказалась куда сложнее, чем она ожидала[231].

Обращение Рэнд к трудам Аристотеля говорило об ощущении того, что индивидуализм как политическую философию нужно воссоздать с самого начала. Расцвет коммунизма и фашизма убедил её в том, что либерализм XIX в., как значилось в её заметках на полях «Дороги к рабству», «потерпел неудачу». Чувство того, что существующие идеологии себя исчерпали, люди испытывали повсеместно. В самом деле, расцвет тоталитаризма спровоцировал кризис либеральной политической теории, поскольку ставил под вопрос давние утверждения о человеческом прогрессе и рациональности. По мере нарастания напряжённости между Соединёнными Штатами и Россией интеллигенция политических кругов активнее искала фундамент для укрепления и поддержки американской демократии в борьбе с советским коммунизмом. Внезапная популярность протестантского теолога Рейнгольда Нибура, утверждавшего, что человек грешен по своей природе, говорила о потребности в поиске смысла жизни, характерной для послевоенной эпохи. Кто-то обращался к Аристотелю, импонировавшему как многим религиозным, так и светским мыслителям. Католики долгое время расхваливали томистскую философию, утверждая, что она является альтернативой релятивизму и натурализму, которые они обвиняли в развале западной культуры. Одним из их новообращённых был известный ректор Чикагского университета Роберт Хатчинс, который десять лет назад открыл в Аристотеле источник развития здравых политических идей[232]. Рэнд также была сторонником того, что древняя философия – это лекарство от современных политических недугов.