Стелла вышла за ворота, направилась к машине, в которой ее ждала Евгения Ивановна. Вернее, должна была ждать, потому что салон был пуст. Куда она подевалась? Стелла нетерпеливо огляделась по сторонам. Ничего угрожающего или необычного.

Короткая чистая улочка, довольные жизнью люди, неторопливо идущие по своим делам… Девушка посмотрела на дом, из которого только что вышла. Показалось, что сквозь балконную дверь второго этажа кто-то следит за ней: вроде бы колыхнулась прозрачная занавеска, метнулась чья-то тень.

Стелла поспешно отвернулась и отошла в сторону, так, чтобы ее не было видно. Наблюдала ли за ней Ангелина, или то был просто ветер? Скорее, второе. Судя по состоянию, в котором находилась Митина жена, когда Стелла выходила из номера, она вряд ли способна устраивать слежку. Вероятнее всего, Лина уже начисто забыла, что говорила с кем-то десять минут назад.

Нервы, просто нервы расшалились. Стелле хотелось как можно скорее убраться отсюда куда подальше. Локко, затерянный в горах городишко, который она недавно видела в кошмарном сне, наводил на нее такой ужас, что хотелось бежать отсюда – хоть на своих двоих. Стелла и не подозревала, что совсем недавно Митя стоял на этом же месте и думал о том же самом.

Девушка раздумывала, где теперь искать Евгению Ивановну, как вдруг та показалась из-за поворота. Она неспешно шла по тротуару, рука об руку с высоким худым пожилым мужчиной. Увидев Стеллу, пара прибавила шагу, и вскоре оказалась рядом с девушкой.

У мужчины был крупный мясистый нос в красноватых прожилках и умные грустные глаза. Он смотрел задумчиво, казался погруженным в себя. Видно было, что напряженно размышляет о чем-то. Правда, когда мужчина смотрел на Евгению Ивановну, в глубине его глаз словно загорались два фонарика. Он глядел на эту женщину с такой теплотой и затаенной нежностью, что никаких сомнений в его чувствах не оставалось.

– Здравствуйте, – поздоровалась Стелла.

Евгения Ивановна пристально поглядела на нее, хотела что-то сказать, но передумала.

– Это Николай Васильевич, мой старинный знакомый, – церемонно представила она старика.

Тот кивнул, словно подтверждая, что женщина не врет, но ничего не сказал и не поздоровался в ответ. Похоже, он и вовсе не замечал девушку, полностью уйдя в свои мысли.

Евгения Ивановна нажала на брелок сигнализации и жестом пригласила Стеллу устраиваться. Девушка уселась на переднее сиденье. Здесь, в салоне автомобиля, она сразу почувствовала себя увереннее. Пахло тут не можжевельником, мятный запах которого, казалось, пропитал всю округу, а сладковатыми духами хозяйки машины. И слава богу, подумала Стелла. Этот въедливый, назойливый запах – запах Локко – сводил с ума.

Ничего, еще немного, и они уедут отсюда. Она не знала, как сможет заставить себя вернуться. А ведь сделать это придется: нужно привести доктора, забрать отсюда Лину, собрать их с Митей вещи…

А вот что делать после, как поступить, зная все то, о чем она недавно услышала, девушка не представляла.

– Сейчас поедем, – пообещала Евгения Ивановна и повернулась к Николаю Васильевичу.

– Так ты узнай, – произнес он глуховатым, низким голосом, продолжая прерванный разговор. Голос его звучал просительно, и в то же время безнадежно.

– Не беспокойся. Я же обещала, – успокаивающе ответила Евгения Ивановна и легко прикоснулась к его руке.

Николай Васильевич поймал ее пальцы.

– Давно надо было, – сказал он. – Ты ведь говорила… Теперь уж могу и не успеть.

– Успеешь, успеешь, Коль, – ободряюще улыбнулась она. – Чего ты раскис?

Он кротко улыбнулся в ответ, молча продолжая сжимать ее пальцы.

Евгения Ивановна осторожно высвободила руку и открыла дверцу машины.

– Нам пора. Девочке нужно в больницу.

– Конечно, – спохватился Николай Васильевич и отошел от нее. – Поезжай, Женя.

– Я все узнаю и позвоню, – крикнула она, заводя двигатель.

Он снова улыбнулся и помахал рукой.

Автомобиль уже повернул за угол, а Николай Васильевич все так же стоял, глядя ему вслед.

Пока не выехали за пределы Локко, женщины не сказали друг другу ни слова. Стелла чувствовала, что приходит в себя, немного успокаивается и на нее наваливается сонная тяжесть – следствие пережитого стресса. Хотелось забраться в кровать, укутаться с головой и проспать часов триста.

Однако выспаться ей в ближайшее время вряд ли удастся.

– Ну и видок у тебя был, – прервала молчание Евгения Ивановна. – Как у кошки, на которую кипятком плеснули.

– Скажете тоже, – против воли хмыкнула Стелла, – как у кошки!

– Что ты там увидела? И почему мы едем обратно одни? Где его жена?

Стелла задумалась, не зная, что ответить. Но если был на свете человек, с которым она могла посоветоваться, то он сидел сейчас слева от нее, озабоченно всматриваясь в повороты извилистой горной дороги.

Она рассказала Евгении Ивановне все, и даже больше, чем собиралась. Буквально вывалила то, что так долго носила в себе, во всех подробностях: поведала о своей горькой безответной любви к шефу, об отношениях с его женой, о своей идиотской выдумке, о том, почему приехала сюда, в Локко, бросив все дела. И про сон не умолчала, и про то, в чем призналась ей Лина.

Стелле требовалось выговориться, переложить на кого-то хотя бы малую часть того, что на нее обрушилось. Наверное, даже с Эммой она никогда не была так откровенна, как с этой женщиной, которую совершенно не знала – лишь чувствовала в ней родственную душу. Бывает же, видишь человека впервые, а кажется, что знаешь всю жизнь.

Они уже давно приехали в Отрадное, добрались до больницы и сидели теперь в тесном больничном дворике, на лавочке, в тени большого дерева. Стелла не знала, что это за дерево, но это было не важно, главное, что оно давало прохладную тень. К счастью, можжевельника, который бурно разросся в Локко, здесь не росло, его пряный мятный запах больше не стоял в носу. Девушка поняла, что теперь просто на дух не сможет выносить мяту – ни в каком виде.

Евгения Ивановна позвонила в реанимацию, справилась о самочувствии Мити, ей сказали, что состояние стабильное. Однако в сознание пострадавший пока так и не приходил.

Закончив свой рассказ, Стелла поняла, что, если ей и не стало легче, то, во всяком случае, она снова могла ясно соображать. Панический страх и растерянность уступили место всегдашней собранности и готовности действовать, принимать решения.

Она перевела дыхание, посмотрела на Евгению Ивановну и впервые заметила, что у той очень необычный цвет глаз – авторы любовных романов величают его фиалковым: бархатисто-синяя, с фиолетовым отливом глубина затягивала, завораживала. У женщины с такими прекрасными глазами могли быть неправильные черты лица, чересчур большой нос или даже плохая кожа, но она все равно считалась бы красавицей. А у Евгении Ивановны и со всем остальным тоже было все в порядке, так что наверняка в молодости у юной Женечки отбою не было от ухажеров. А может, и сейчас ничего не изменилось. Вон как Николай Васильевич смотрел на нее.