А там, в рабочем, так сказать, подвальномпомещении видит он интереснейшую обстановку. Оплаканные покойники лежат встеллаже у стенки, готовые предстать пред Вседержителем нашим в таком виде, вкаком и явились на сей свет: безо всяких, то есть, суетных подробностей в видеодежд и гробов.

А у стены напротив сложены аккуратно штабелиразнообразных гробов и тючки с одеждой. Приготовлены.

Посередине, в проходе, стоит теннисный стол, иобслуживающий персонал играет на нем в пинг-понг. На вылет. Двое играют, остальныекурят и пиво пьют, ждут своей очереди.

А надо всем этим кладбищенским покоем, вдовершение картины, летает зеленый попугай и лузгает семечки.

Это, значит, интеллигентные крематорщикиналадились все, что можно, пускать на продажу. Внедрили свой вариант утилизациивторсырья. В порядке посильной помощи текстильной и деревообрабатывающейпромышленности. Закон физики: круговорот вещей в природе.

Потом они мотивировали: больно смотреть, какдобро пропадает без всякой пользы — а ведь людям еще понадобится! Вот послеэтой истории всю первую команду ленинградского крематория и посадили в полномсоставе.

А комиссионщики, что характерно, отмазались:никакого сговора, никакого краденого, знать ничего не знали, какой ужас!

Да; а ведь хорошее, вспоминают, было качествообслуживания.

История советской музыки создавалась на пятомэтаже гостиницы «Европейская», в буфете. Это был самый музыкальный буфет вмире. Филармония находится прямо напротив, через улицу, и музыкантынеукоснительно забегали в этот буфет до репетиции, после репетиции, а иногда ивместо репетиции. Для большей беглости пальцев и бодрости духа. А также послеконцерта, перед концертом, и просто так, по привычке. И свои, и заезжие — этобыло почти как ритуал. Любая буфетчица с «Крыши» знала о музыкантской жизнигорода больше, чем директор Ленфилармонии или секретарь Союза композиторов.Музыкантов здесь знали, уважали и прощали им многие артистические выходки —творческие натуры… слава города! Здесь не спрашивали, что надо посетителям — ихсчитали по головам и наливали по сто коньяку, если до работы, а если после — топо сто пятьдесят. А сто грамм коньяка стоили в те времена рубль.

А поскольку Ленинград был городом болеефилармоноцентрическим, нежели театроцентрическим, в отличие от Москвы, чтодавно отмечено, и именно в филармонии собирался свет и происходил бомонд, товсе обсуждаемые там истории автоматически становились достоянием Невского ивходили в перечень тем, рекомендуемых к беседе меж людьми образованными и нечуждыми искусств.

А Герой Социалистического Труда и лауреат дочерта всяких премий Арам Ильич Хачатурян, личный большой друг Мравинского,Рождественского и прочих, был там, на улице Бродского угол Невского, стойкабара от лифта направо, гостем постоянным и музыкальному Ленинграду вполнеродным. Он был человек знаменитый, гость желанный, широкая душа, кавказскойобщительной щедрости — в доску свой от Москвы и Ленинграда до родной Армении,не говоря уже о Франциях и Испаниях, из которых просто не вылезал…

Вот в Испании как-то на гастролях, проходившихс огромным успехом — испанцы вообще народ музыкальный, а музыку темпераментную,огневую, ценить умеют в особенности, — его устроители и спрашивают: что бы онхотел еще увидеть или получить в Испании, они будут рады сделать великому изамечательному композитору приятное, услужить, одарить, устроить, расстелитьсяпод ноги, не ударить в грязь лицом, и прочие цветастые латинские изъявления.

Хачатурян, в свою очередь, был в быту человекскромный, достойно несущий свое величие и славу. Принимали его по высшемуразряду, и желать он мог только птичьего молока. Но молока он не употреблял,любимым его напитком был, напротив, коньяк «Арарат». Поэтому он развел руками,поблагодарил хозяев, подумал и в порядке ответной любезности на комплиментысвоему несравненному гению отвечал, что Испания, в которой он имеет честьвыступать, является родиной величайшего художника двадцатого века СальвадораДали, лидера и славы мировой живописи и его кумира. И никаких таких желаний унего, восхищенного баснословным испанским гостеприимством, нету и быть неможет; вот разве только он был бы рад встретиться и познакомиться с мэтромСальвадором Дали, дабы лично засвидетельствовать ему свое глубочайшее почтениеи даже попросить автограф на альбом с репродукциями.

При этом заявлении устроители слегка меняютсяв лице; переступают с ноги на ногу… Потому что Дали славился непредсказуемойэксцентричностью, и просьба эта вовсе не факт, что выполнима… Более всего онаневыполнима по той простой причине, что Дали живет в Америке. В Испанию онизредка наезжает.

Но все устроилось со сказочной быстротой ипугающей легкостью. Заокеанский Дали благосклонно выслушал по телефонупожелание встречи и ответил, что он поклонник великого композитора и почтет засчастье принять его в своем скромном испанском жилище в любое время, какиеразговоры. Ради этого счастья он бросит все дела, которых у него, в сущности, инет, кому он нужен, бедный старый художник, и сейчас же едет в аэропорт исадится в самолет. Скажем, завтра? Допустим, в два часа дня? Если это устроитконгениального композитора Хачатуряна, то он, скромный малевальщик Дали,безвестный неудачник, будет весь остаток своих дней счастлив, совершенносчастлив, что его ничтожная особа может представлять какой-то интерес длятакого гиганта и светила мировой музыки.

И потрясенный до потери пульса импресариопередает это приглашение Хачатуряну, с испанским тактом давая понять, что славаХачатуряна превзошла уже вовсе все мыслимые и немыслимые пределы, если сам мэтрДали! который способен послать куда подальше любого президента — просто так,под настроение и для скандальной саморекламы! — так высоко ценит Хачатуряна.

И назавтра без трех минут два лимузинправительственного класса привозит Хачатуряна с импресарио, секретарем ипереводчицей к воротам белокаменного мавританского замка Дали, с башенками,шпилями, зубцами и флажками. Привратник и охранник в ослепительных ливреях распахиваютворота и сообщают, что хозяин уже ждет, и его пожелание — провести встречу наинтимном, семейном, можно сказать, уровне, поэтому переводчик не нужен, ведь умонсеньора Дали жена тоже русская, и машина тоже не нужна, потому что монсеньорДали распорядился отвезти гостя после встречи обратно на своей машине. Которыйтут из вас сеньор Хачатурян? Сделайте честь, сеньор, проходите. Нет-нет,остальных принимать не приказано.

Остальные пожимают плечами и не удивляются,потому что все это вполне в духе Дали. Они пожимают Хачатуряну руку, желаютхорошо провести время, передают приветы своему великому земляку, и уезжают.