Ритмично он посасывал местечко, каждое касание к которому напоминало мне маленькую вспышку чувственного наслаждения. Вспышки эти сливались в одну сплошную, а он всё продолжал и продолжал, двигая пальцами в такт с языком. Натягивал мою плоть, поглаживал меня изнутри. Я думала, что чувствовать удовольствие от близости острее, чем уже успела почувствовать с ним, нельзя. Но ошиблась. Снова ошиблась. Быстрые удары по клитору кончиком языка сменяли неспешные, лёгкое дуновение — жар. Я металась по кровати, стискивала в кулаки руки, прося его о чём-то неведомом мне самой.

— Пожалуйста… — бессвязный шёпот.

Пальцы его проникли глубже. Губами он прихватил клитор, сдавил и опять подул. Втянул в рот и начал водить вокруг языком, пока не коснулся самой чувствительной точки.

— М-м-м… — изогнулась в спине и рухнула на постель.

— Ты такая вкусная, — просипел он, поглаживая моё лоно. Пальцев стало не два, а три. Вик развёл их, провернул и, крепко взяв меня за бёдра, припал жадным ртом.

Я выкручивала запястья, изнывая в волнах накатывающего на меня удовольствия, балансировала на краю, желая сорваться. Но Виктор продолжал держать. Проникал в меня языком и отступал, продлевая агонию.

— Какая же ты вкусная, — прикусил кожу на животе. Пальцы, влажные поцелуи к лобку. Движения его руки стали быстрее, и я, измотанная, захныкала. Живот стянуло до боли, я в последний раз повела руками, натягивая ленты и в миг, когда Виктор легко прижал клитор зубами, а после лизнул, меня не стало.

— Господи, — выдохнула, забилась. — М-м-м… Виктор…

Голоса своего я не слышала. Бессвязно что-то шептала, смешивая русский с итальянским, а он поглаживал меня между ног, продлевая и усиливая моё наслаждение. Лента ослабла вначале на одной лодыжке, потом на второй, и я заскользила стопами по влажной скомканной простыне.

— Я думал, что прекраснее того, что уже видел, быть ничего не может, — он потянул ленточку, и руки мои тоже оказались на свободе. Запястья всё ещё были оплетены лентой, и Виктор сжал их одной рукой и поднес к губам. — Но сейчас ты ещё прекраснее, Марин, — зубами принялся развязывать узел. Как дикий зверь рванул несколько раз, и кончики ленты опали мне на грудь. Я тронула его плечи.

— Горячий… — застонала, гладя его. — Ты… Про тебя говорят, что ты настоящий дьявол, но ты…

Виктор лёг рядом и потянул меня, увлекая за собой. Я сама толком не поняла, как мы поменялись местами. Теперь уже я касалась его и смотрела сверху вниз. Локтем опиралась на его грудь, волосы мои падали на его лицо и плечи.

— Забавно, да, — он собрал пряди в кулак. Бедром я почувствовала его возбуждение, и дыхание, только-только начавшее выравниваться, опять перехватило. Глаза Виктора казались чёрными углями. Как будто бы чёрное небо южной ночи разбилось на множество угольков, и теперь я падала в него. Линию рта Виктора исказила кривая усмешка, — никому ничего обо мне неизвестно, но это не мешает говорить про меня.

— Я думаю, те, кто так говорят, не далеки от истины, — ногтями я провела по его груди до плеча и опустилась на бок. Не видя, обрисовала одну из вытатуированных на боку звёзд. Самую маленькую — первую. Потом вторую, за ней третью. Дрожа, приподнялась и перекинула через него ногу. — Хотя я бы сказала, что ты даже хуже, — шёпотом, обхватив ладонями его лицо.

Коротко поцеловала его. Потом ещё — немного откровеннее. Выпустив волосы, он жёстко погладил меня по бокам, по бёдрам и снова обхватил мой затылок. Ворвался в мой рот языком, стремительно углубляя поцелуй.

— Это сумасшествие… — со стоном выдохнула, отвечая ему, пытаясь угнаться за ним. Наши языки сталкивались. Я отступала, манила его, потом он. Влажно, глубоко. Жадно он сминал мои волосы и целовал с неистовством голодного хищника.

— Да… — просипел, проведя по спине рукой, и приподнял под ягодицами. Бессовестно мокрая, я легко приняла его. Его и мой протяжный стоны соединились в один в момент, когда он оказался внутри на всю длину. Тряхнув волосами, я приподнялась, упираясь в него ладонями, и опустилась. Ещё раз.

Ещё не остывшая, я поддавалась его рукам и вбирала его, признаваясь себе — я хочу так. Именно так — глубоко и влажно, с тихими шлепками тел друг о друга и звуком поцелуев. Хочу его и своей несдержанности, хочу летней ночи в его глазах и видеть, как багрянцем пряной осени рассыпаются завитки моих волос по его груди, я тоже хочу.

Стискивая ягодицы, он насаживал меня на себя и смотрел, не сводя взгляда.

— Проклятье… — прорычал, подаваясь ко мне бёдрами. — Да, Марин…

— Да… — эхом отозвалась я.

Откинулась назад, опёрлась о его ноги и опустила веки. Он поддержал меня под спиной, помогая, не давая остановиться. Погладил, собирая ладонью испарину с кожи, взял за плечо и потянул. Я почти упала на него. В последний момент подставила руку, а он накрыл мою грудь. Смял, погладил по ноге и, собрав волосы, заставил наклониться ближе. Наши зубы стукнулись с тихим лязгом, губы встретились так рьяно, что я снова почувствовала вкус крови. Металлический, солоноватый, он стал последней каплей.

— Да… — кое-как привстала только затем, чтобы вобрать его в себя.

Перед затуманенным взглядом мелькала спинка кровати, светлые обои с изумрудными и коричневатыми вкраплениями. Была ли это его спальня или какая-то другая, не имело значения. Главным было желание — его и моё.

Ноги были слабыми, низ живота и бёдра наполнены огнём. Колени ныли, губы припухли от поцелуев, шлепки становились всё более частыми и влажными. Шумное дыхание и запах чего-то восточного, его ладони на моём блестящем от масла теле… Музыки в комнате уже не было — только звуки безумного секса. Музыка, которую творили мы сами.

— Дьявол, — чувствуя, как внизу живота всё опять свело спазмом. — Или хуже дьявола… Я не знаю… Не знаю, кто ты, — поцеловала в губы, поймала его рваный