Мы остановились, и я услышала, как он усмехнулся. С пренебрежением и откровенной снисходительностью, которые могла уловить, даже не видя его.

— Ты считаешь, что я завязал тебе глаза только затем, чтобы ответить на этот вопрос, Марин? — поглаживая мою ладонь одним пальцем. — Ответь. Ты действительно считаешь, что сейчас я скажу тебе, что именно хочу показать?

— Н-нет… — едва сдерживая дрожь.

— Правильно, — резко сдавил мою кисть. — Поэтому не задавай вопросов. Тем более не задавай вопросов, ответов на которые, ты сама понимаешь, не будет.

Глава 17

Марина

Шум и запахи сада сменили другие, знакомые мне. Вопреки ожиданиям, они не стали более ощутимыми, но, лишённая возможности видеть, я сама неосознанно искала подсказки и вбирала их в себя. Пряности, дерево… Виктор провёл меня через кухню к лестнице, в темноте показавшейся мне непривычно длинной.

— Осторожнее, — придержал он за талию, когда я, с чего-то решив, что ступеньки закончились, запнулась о последнюю. Дыхание его опять коснулось моего уха, по телу пробежало тепло.

— Мы идём к тебе в спальню? — я обернулась к нему, сильнее прежнего ощущая себя хрупкой и уязвимой по сравнению с ним.

Спрашивать не стоило, и я знала это ещё до того, как задала вопрос. Зачем? Возможно, это было только поводом услышать его опасно бархатный голос.

Конечно же, он не поддался и, ничего не ответив, повёл меня по коридору второго этажа. Как ни пыталась я угадать, идём мы к моей комнате или куда-то ещё, сделать мне это не удалось. Расстояние, такое привычное, казалось совсем другим, пространство превратилось в сплошную мглу, не имеющей направления. Мне оставалось только довериться Виктору.

— Никаких вопросов, — он коснулся моей спины и убрал руку, а ещё миг спустя меня окутал густой и чувственный аромат восточных пряностей, среди которых угадывались нотки шоколада. Шоколада, молока и ванили.

— Ни одного? — почувствовав под ногами мягкий ковёр, улыбнулась я, всё больше желая поддаться и окунуться в то, что он нарисовал в своём воображении, а следом воплотил в жизнь.

— Один ты уже задала, — придержал он меня и приказал: — Сними обувь.

Я послушалась. Ковёр оказался ещё мягче, чем я думала. Вобрав в лёгкие воздух, я попыталась различить каждый из ароматов, но переплетённые в букет, они были практически неотделимы друг от друга.

Подвластная воле Виктора, я присела. Провела рукой рядом с собой и поняла, что это постель.

— Довольно банально для великого кутюрье, не считаешь?

— Даже великим кутюрье не чуждо ничего человеческое, — он опять заставил меня подняться. Собрал на бёдрах платье. — Подними руки.

Стоило подчиниться, ткань скользнула вверх. Волосы взметнулись и опали на плечи, ладони Виктора легли на мои бёдра. Поддев край трусиков, он снял и их.

— О, Боже, — тихонько и немного нервно засмеялась я, когда он взял мою руку и обмотал лентой запястье. — Нет, Виктор, — хотела было сдёрнуть повязку.

Он не дал. Схватил кисть и сдавил. Неожиданно я оказалась в его руках, ткнулась носом ему в плечо и услышала у самого уха предупреждение:

— Снимешь, и я возьму своё слово обратно. По окончании месяца получишь свой паспорт, сядешь в самолёт и вернёшься в Россию. Никакой Италии, никакого Милана.

Это могло бы показаться частью игры, но игрой не было. Шутить он даже не думал.

Колени упирались в его ноги, запястья находились в плену его пальцев. С глухим, почти неслышным рычанием он потёрся носом о мой висок, слегка укусил и резко оттолкнул.

Тихонько вскрикнув на вдохе, я повалилась спиной на постель. Буквально на мгновение обретшая свободу приподнялась, и тут же он схватил обе моих руки.

— Ты продолжишь, даже если я скажу, что не хочу? — всё-таки попыталась высвободиться, когда он рывком проволок меня по постели.

— А ты не хочешь? — задрал руки над головой.

Кисти соприкоснулись с чем-то твёрдым и прохладным. Металл… металлическая спинка кровати. Лента туго затянулась, я бессильно повела кистями. Сказать да — значило солгать. И я бы сделала это из чувства противоречия. Сделала бы, если бы могла предугадать хоть что-то.

— Так что, Марин? — одним пальцем по руке от самой кисти вниз. По внутренней стороне предплечья и локтю, по плечу и ниже — к шее, ключицам, животу. Остановившись в самом низу, он вкрадчиво спросил: — Не хочешь? Одно твоё слово, — ещё немного ниже. Костяшками по бедру. Так близко от плоти, что это было похоже на мучение. Опять пальцами — чертя там, где ещё недавно было кружево трусиков. — Мы продолжим, или не хочешь?

— Ты и сам знаешь, — я криво усмехнулась. Сжала пальцы, разжала их и прикрыла без того скрытые плотной повязкой глаза. Откинула голову и сделала вдох, наслаждаясь его садистскими ласками.

— Я знаю, — тихим рокотом по моему сознанию.

Постель спружинила, стоило Вику подняться. В руках его оказалась моя лодыжка. Прикосновение его рук одновременно с шёлком. Так же — ко второй. Покусывая губы, я ловила каждое его касание.

— Вот и молодец, — крепко привязав вторую ногу, он погладил меня от кончиков пальцев до коленки. — Теперь молчи, Марин. Не думай ни о чём. Освободи себя. Расслабься и почувствуй своё тело.

Комната наполнилась музыкой. Негромкая, она будто лилась со всех сторон. Мелодия, в которой переплелось дыхание ветра и шум прибоя, что-то древнее, тягуче-зовущее и вечное. Мелодичный, словно бы доносящийся издалека женский голос вплёлся в неё одновременно с тем, как я почувствовала прикосновение. Мягкое, совсем невесомое прикосновение у края ленты, оплётшей лодыжку. Мягкие, почти неощутимые, они поначалу показались мне успокаивающими, но не прошло и минуты, как я поняла, что ошиблась. Вик гладил меня ладонями, то сильнее, то совсем неощутимо. По кругу — спиралями. По ноге до середины бедра, так же — по второй. Казалось, ему известна каждая точка