Как он и надеялся, его сразу узнали — дверца одного из «мерседесов» настежь распахнулась, и с заднего кожаного сиденья раздался радостный гогот. Толстые амбалы, которые его изнасиловали, от души забавлялись его больным видом.

— Вот так встреча! Что такой грустный? — резвились амбалы.

В сердце Павла екнула ярость и угасла. Только не нервничать. Они должны видеть его морально поверженным.

— Тебе чего, педрило? Что зенки выпер? Или один раз — не педераст? — вдруг осердился амбал, который верховодил вчерашней расправой.

Павел хрипло заговорил:

— У меня денег нет.

— И что из этого? — опять повеселел амбал. Его дружки, сотрясаясь, истерично хихикали. — Ты что, пришел содрать с нас за интимные услуги, что ли? Думаешь, так приятно было драть тебя в сраную задницу?!

Салон «мерседеса» утонул в грохоте смеха. У Павла горели уши — вот ублюдки.

— Айгуль забрала все мои деньги, и я не могу уехать из Москвы.

Амбал-заводила состроил серьезную гримасу:

— Я понимаю — это проблема.

— Может, одолжите мне рублей пятьсот? — спросил Павел.

Амбал обернулся к дружкам, и они опять громко заржали, дергая головами.

Отдышавшись, амбал рявкнул:

— Прямо беспредел какой-то, — и опять заржал.

Когда веселье утихло, амбал вытащил из внутреннего кармана пиджака тугой кожаный бумажник, сверкая бриллиантом перстня на мизинце, расстегнул, вытащил двумя толстыми пальцами пятисотку:

— Вот тебе, голубь, на прожитье.

Павел забрал деньги, положил в карман брюк.

— Значит, не обижаешься за вчерашнее? — усмехаясь, спросил амбал, пряча бумажник.

— Я за себя отомстил.

— Как это? — насторожился телохранитель.

— Я болею гепатитом, очень страшный недуг и заразный.

Амбал, сощурившись, туго соображал, но лица дружков посерели от вмиг потрясшего их ужаса.

— Что за херню ты порешь?

— Мне плевать, верите вы или нет, — тихо произнес Павел и этим окончательно убедил насильников.

— Замочу, падла! — взорвался яростью амбал. — Сука!

Он резко выхватил из висевшей под мышкой кобуры пистолет с глушителем, но дружки навалились на него, отворачивая оружие:

— Не здесь, Вася! В лесу грохнем! Не здесь!

— Замочу!

— Нет! Нет, Вася!

Павел вдруг напрягся и резко, направляя вес своего тела в удар, выстрелил кулаком в руку амбала, выбил пистолет, ловко поймал его и сразу же, не раздумывая, разрядил пол-обоймы в копошащихся телохранителей Савельева.

Чпок, чпок, чпок, чпок…

Он сразу же спрятал пистолет за пояс и выпустил поверх брюк рубаху. В «мерседесе» все были мертвы. Павел захлопнул заднюю дверцу автомобиля, осмотрелся — все тихо, никто ничего не заметил в утренней суете — и пошел прочь…

Его мозг твердил, что необходимо как можно скорее покинуть Москву, но каждый шаг, отдающий болью, рвал мысли яростью — надо до конца отомстить за себя и надо сделать то, ради чего он приехал в столицу.

Он добрался до дома, где жила коварная уйгурка, сел передохнуть в беседке на детской площадке. Он расправится с похотливой уйгуркой, отомстит за свое унижение и обрубит все концы — люди Савельева не смогут напасть на его след, а заодно вернет все деньги, которые забрала Айгуль.

Дождавшись, когда из подъезда выйдет жилец, он проник внутрь, осмотрелся — ничего подозрительного, стиснув зубы, поднялся по ступеням лестницы до двери уйгурки, настойчиво позвонил.

Дверной замок с готовностью прощелкал, открываясь.

Павел выдернул из-за пояса пистолет и толкнул дверь плечом, входя, и тут же ослеп — его ударили в лицо с такой силой, что на мгновение душа покинула тело, и улететь на небеса ей помешал лишь пыльный натяжной потолок квартиры.

Очнулся Павел в темном фургоне. Он лежал на полу со связанными руками и ногами, во рту плотно сидел кляп. Вдоль стенок фургона сидели на скамеечках самодовольные амбалы с лицами дебилов. Они обсуждали какую-то чепуху. Павел долго не мог уловить смысл разговора, потом дошло — обсуждали новую компьютерную игру.

Машина притормозила. Задние дверцы отворились, и внутрь фургона ворвался дневной свет.

— Тащите его на хрен вон в те развалины, — громко велел властный голос.

Амбалы перестали болтать, покряхтывая, полезли из фургона, поволокли Павла за ноги.

— Очнулся, — удивился один из амбалов, заметив, что у Павла открыты глаза. Он сурово сдвинул брови и коротко сунул Павлу кулаком в подбородок. Боль обожгла. Павел мотнул головой.

— Что возитесь? Тащите пидера в хибару, зароем его живьем, — сердился голос.

Павел даже не удивился, что ему уготована столь страшная смерть.

Амбалы подхватили его за ноги и плечи и поволокли к заброшенному панельному строению, шутили:

— Ногами вперед его заноси, кгы-кгы, все равно уже покойник.

И тут Павел увидел того, кто руководил палачами, — это был Савельев.

Оцепенение лопнуло, словно удар молнии наполнил Павла энергией. Он яростно замотал головой, завыл, пытаясь кричать.

— Бесится.

— Смерть чует.

— Выньте ему кляп! Узнаем, что ему надо, — велел Савельев.

Рот Павла освободили. Он глубоко вдохнул полной грудью. Надо было спасаться, надо было заставить Савельева и его ублюдков отсрочить казнь. Любым способом.

— Бронтозавру грозит опасность!

— Что? — скривился Савельев с презрением и недовольством.

— Что слышал. Я связной. Пытался предупредить, да эти скоты…

— Зачем убил наших?

— Они предатели!

— Что за хрень несешь?

— Отпусти меня! Говорю — Бронтозавру хана, и тебе вместе с ним, если потеряешь время!

Савельев задумался. Павел уловил нервную искорку в его глазах. Боится. Ему есть чего бояться. Все они, властьдержащие, дрожат днем и ночью за свои шкуры и во всех мнят скрытых врагов.

— От кого ты?

— Развяжи.

— Говори ты.

— Я скажу, а ты меня зароешь. Хрен с тобой, дохни.

— Пасть закрой, падла! Не лай на шефа! — стукнул Павла в скулу один из амбалов.

Но Савельев, перетрусив, уже сдался:

— Волоките его на второй этаж. Развяжите. Если что не так — бейте. Я сейчас позвоню, приду и сам поговорю с ним.

Савельев вынул из кармана смартфон, пальцем послал с экрана вызов.

Павла сердито внесли внутрь, но дальше не потащили, тут же опустили на пол, освободили руки и ноги.