Из болтовни, больше часа источаемой Бронтозавром и сявками, Павел не почерпнул ничего интересного — внутриполитические московские склоки его не волновали, но, как только заговорил Савельев, Павел обратился во внимание.

— Наше движение разговоры о раскачивании России региональными лидерами считает вымыслом падкой на сенсации желтой прессы. Губернаторы постоянно требуют самостоятельности не ради раздела уже разделенного, а ради упрощения управления регионами. Пусть максимально больше вопросов решается на месте, самостоятельно, без оглядки на Кремль. В этом нет ничего плохого.

Павел задумчиво смотрел на Савельева. Его можно было понять двояко, но фраза «ради раздела уже разделенного» убедила Павла в причастности Савельева к «славной» когорте Поборников Зла и их черным планам.

Судя по тому, что Савельев сидел рядом с Бронтозавром и чувствовал себя в тени гиганта российской политики более чем уверенно, положение его было прочным. Об этом же говорила обильная дорогостоящая охрана. К такому просто так не подберешься.

Павел покинул конференц-зал с чувством удовлетворения. Он увидел Поборника, составил о нем некоторое представление.

Пообедав в кафе и побрюзжав над московской дороговизной, в квартиру уйгурки он вернулся только к вечеру, ощущая в штанах биение пульса. Сегодня ночью он покажет курве, как на мужиков кидаться, будет пялить ее во все сладкие места, а под занавес любовной пирушки настучит членом по ее гладкому лбу. Стучать «хозяйством» по лбу женщины считалось верхом пренебрежения, и Павел собирался продемонстрировать свое истинное отношение.

Он долго звонил в дверь, наполняясь досадой. Неужели стервы нет дома?

Но уйгурка открыла.

— Что такой угрюмый? — спросила она, ухмыльнувшись.

— Сейчас узнаешь, — сердито и с вызовом заявил Павел.

Он сразу же заперся в туалете, а потом принял душ.

Посвежевший, он вошел в зал. На диване сидели три здоровых, откормленных мужлана и, ухмыляясь, глазели на Павла с явным интересом. Павел на миг остолбенел — он не ожидал увидеть этих детин в квартире похотливой уйгурки. Еще более поразило, что все трое были телохранителями Савельева — Павел видел их на пресс-конференции.

— Парни, я этого шныря сегодня в конференц-зале видел! — вдруг возмущенно заявил сидевший в центре дивана. Нахмурившись, он рявкнул: — Ты что, сука, охренел?! Ты что делал там? Зачем в Москву приехал? А?!

В душе Павла дернулся страх. Как они его выследили? Как узнали, что он ходил смотреть на Савельева? Мистика полная!

Амбалы резко вскочили и, прежде чем Павел успел опомниться, скрутили ему руки, а тот, что ругался, хлестко ударил по губам, сразу разбив их в кровь. Амбал схватил Павла за волосы, посмотрел ему прямо в глаза:

— Что молчишь, хлыщ?

Павел не соображал, что происходит. И тут он увидел улыбающуюся мстительной улыбкой уйгурку.

Амбал, ударивший Павла, продолжая дергать его за вихор, оглянулся на хозяйку:

— Так что он с тобой делал, Айгуль?

— В жопу трахал.

Амбал свирепо сощурился и нагнулся к лицу Павла:

— Гад, ты любишь анальный секс? Ах ты, мразь!

И тут амбал стал бить Павла в лицо и живот что есть силы. Град ударов оглушил Павла и поверг во мрак.

Очнулся он от дикой боли. Он заорал, широко открыв глаза, — он лежал животом на диване, сверху на него навалились тяжеленные телохранители Савельева, а главный амбал пронзал анус Павла огромным горячим членом. Павла потрясло гомосексуальное насилие, он не хотел осознать, что это реальность — его трахают в анус шакалы Савельева.

— Убью, суки! Убью-у! — заорал он с плачем.

Главный бурно кончил, заполнив прямую кишку Павла горячей спермой, и с придыхом вытащил член из горящего болью ануса.

— Теперь ты, Тимофей.

И тут же боль снова потрясла Павла — другой охранник принялся насиловать его, а чтобы Павел не орал, ему дали в лицо кулаком и придавили подушкой.

Было так больно, что он опять потерял сознание.

Очнулся он, ощутив, как влажная тряпка смочила его лицо.

— Э… э…

— Пришел в себя. Я думала, помрешь, — по-доброму произнесла уйгурка. — Ты не обижайся, что тебя так. Наука на будущее — не хамей. Попа не болит?

— Пошла ты.

— Кхы-кгы, — подавилась смешком уйгурка. — Ходить-то сможешь?

— Не знаю. Где они?

— Ушли. Что им здесь делать?

— Твои друзья?

— Вроде того. Обламывают таких вот козликов. Я им за это плачу.

— Какой тебе прок?

— Узнаешь сейчас. Ты меня трахал. А я за секс дорого беру. Дорого, в евро! Понял?

— Я не хотел тебя трахать — сама навязалась. И не сказала, что за секс деньги берешь.

— Я никому из своих постояльцев не говорю, трахаюсь, а потом предъявляю счет за услуги. Ребята помогают убедить несговорчивых.

— Ловко. Но у меня нет столько денег.

— Отдашь сколько есть.

— А как я уеду из Москвы?

— Твои проблемы.

— Я заявлю в полицию.

— Мое заявление давно там лежит, нужно только вписать фамилию обвиняемого в изнасиловании. Медэкспертиза подтвердит, что ты меня трахал.

— Я кончал тебе в рот.

— А я в туалете пипеткой набирала твою сперму изо рта и вводила себе в вагину. Не открутишься!

— Курва.

— А ты педераст. Надевай штаны — и пошел отсюда, пока отпускаю.

Так Павел оказался ночью на улицах Москвы без копейки денег и с порванным анусом.

✽ ✽ ✽

Что-либо предпринимать до утра было неразумным. Павел устроился в детской беседке, свернувшись калачиком, стараясь забыться болезненным сном, но анус болел нестерпимо и кровил. Он опасался, что на него могут набрести патрульные постовой службы, тогда не отвертеться, несмотря на документы сотрудника полиции, заберут в отделение до выяснения, а там могут быть присланные из Петербурга отпечатки его пальцев, скорее всего, оставленные на месте убийства Свипольского, хотя он старался действовать осторожно. Но как ни парадоксально, он не отчаивался, несмотря на кажущуюся безвыходность ситуации. Он верил в себя и был готов к борьбе.

Проснулся он от утреннего холода. Разогнувшись, почувствовал боль в спине и согнутых ногах, и тут же остро заныл разодранный анус. Он медленно встал, попробовал идти — больно, но не смертельно. Порывшись в карманах, к своей радости, наткнулся на мятую полусотню — до центра он доберется. У офиса Бронтозавра он найдет своих обидчиков, там добудет и денег на побег из Москвы.

Было восемь утра, но у здания теснились ряды «мерседесов», «ауди» и всевозможных внедорожников — тузы политики уже вели бесконечные дискуссии и плели коварные интриги. Павел, оттопырив больной зад и стараясь ступать осторожно, медленно пошел вдоль парковочного ряда.