Михалыч странно ухмыльнулся.

– Случается, едим. Как плохо с конфискатом становится – так приходится на собачек переходить… Знаешь, французский коньяк не каждый день вываливают. Все-таки, раритет.

– «Моветон», «хоумлесс», «раритет», – повторил беглец. – Ты кто, Михалыч? Бывший профессор?..

– Почти, – улыбнулся Михалыч, – я, Сережа, раньше философию в институте преподавал. – Лицо хозяина «особняка» вдруг изменилось, потемнело. Он налил полный стаканчик, опрокинул жидкость в глотку. – Философию…

– А потом? – осторожно спросил гость.

– От семьи ничего не осталось…

Хозяин дома помолчал, Сергей его не торопил.

– Мама умерла, – теперь Михалыч говорил коротко, отрывисто. Видно было: ему трудно вспоминать то, что он долго старался выкинуть из памяти. – Умерла, да… Времена изменились, философия стала никому не нужна. В институте платили копейки. Жена ушла. Один я бедовал.

А тут эти объявились… «Черные риелторы». Один я был, в смысле квартиры, вот и насели… Вроде не дурак – все знал, все понимал. Хотел поменьше хату, чтоб и платить за нее легче было, и на черный день что-то отложить… А так дело подстроили, вывернули, что остался вовсе без квартиры. Выселили в сланцевскую коммуналку. Это не здесь, городок такой в Ленинградской области.

– Так ты питерский?! – удивился Поздняков. – Ничего себе! А как на московской свалке оказался?

– А вот так и оказался, – хмуро ответил Михалыч. – Как понял, что надули меня, пошел к чиновникам и юристам, которые сделку по квартире визировали. Помню одного. Говорю ему: «Мил человек! Ты глянь, что получилось. Обманули, без квартиры оставили…» А он в лицо рассмеялся, не стесняясь. Мол, езжай, придурок, в Сланцы, доживай свой век. Радуйся, что жив, на двух ногах ходишь. А про квартиру забудь, не твоя она…

Так и получилось, что вместо «двушки» в Озерках стал я обладателем девяти квадратных метров в сланцевской коммуналке. Знаешь, Сережа, пока у нас такая власть – не будет страна жить по-человечески. Мы все норовим к Европе приобщиться, мним себя цивилизованными, правильными. Чиновники об успехах рапортуют. Тьфу! Я тогда – переселили ведь – прошелся по Сланцам. Там в конце, за городком, кладбище. На нем – кресты свежие, без имен и фамилий. Знаешь, сколько? У меня было время посчитать, побродил я по рядам. Почти две с половиной тысячи человек умерло в сланцевских коммуналках – одиноких, никому не известных, забытых всеми. А квартиры их отошли в собственность аферистов. Можешь себе представить, сколько боли и зла?

Поздняков выпил полный стакан – вслед за хозяином. Не закусывая.

– Такая вот у нас страна, Сережа, – вздохнул Михалыч. – Вернее, это не страна. Чиновничий аппарат, с него все начинается. Ловили бы жуликов да расстреливали – показательно, поставив к стенке, – быстро бы все это прекратилось. Вот, говорят, раньше террор был, люди хорошие при Сталине пропадали. Но нет у нас в стране закона, Сережа. Раньше хорошие пропадали – а теперь все подряд.

– Это точно, – вспомнив о себе и Яресе, вздохнул Поздняков.

– Ну вот, – продолжил хозяин, – посмотрел я на кладбище. Тошно стало. А вокруг меня – старики. Униженные, с глазами, полными слез. Они страну поднимали, Магнитку строили, Днепрогэс, БАМ. Войну на плечах вынесли. А их – вот так вот. И ни одна чиновничья сволочь не хочет о людях подумать. Страна – это не чья-то прибыль в кармане, это граждане. Здоровые, уверенные в завтрашнем дне. Вот пока в России такой порядок, как сейчас, будем «мы» и будут «они». Мы – это люди. Люди, на которых все держится, на которых страна стоит. И «они» – те, кто на чужом горбу. На костях. Слезам чужим радуются. Праздник у них вечный…

– Не выдержал ты, – понял Сергей. – Не смог там жить, да? Уехал?

– Слышал притчу про слепого старика? – осушив стаканчик, поинтересовался бывший преподаватель философии. – Впрочем, быстрее рассказать, чем мучить глупыми вопросами.

…Сидел как-то слепой старик на улице, неподалеку от хорошего бизнес-центра. Охрана близко не подпустила, он в сторонке примостился, со шляпой и табличкой, на которой какая-то добрая душа написала: «Я слепой. Пожалуйста, помогите».

Мимо проходил человек, у которого в душе не все очерствело. Остановился возле инвалида, заглянул в шляпу. Там лежало всего несколько копеек. Вздохнул он, кинул пару купюр. А потом – еще раз поглядев по сторонам – вдруг присел на корточки, достал маркер, вывел на другой стороне таблички новые слова, крупными буквами. И скрылся в здании – ушел в офис, работать.

Вечером, закончив трудный день, он вновь прошел по улице. Слепой старик по-прежнему сидел у стены. Нищий узнал утреннего благодетеля – по походке, ведь у многих слепых невероятно развит слух.

«Спасибо тебе, добрый человек, – сказал инвалид. – Но все же я хотел бы узнать: что именно ты вывел на табличке?»

Прохожий улыбнулся. Шляпа слепого была полна денег – не только железных, еще и бумажных.

– И что же он написал? – не выдержав, Поздняков перебил рассказчика.

– «Скоро весна, но я не могу ее увидеть».

– Да, – почувствовав, как по спине пробежал холодок, ответил Сергей. – Заметив такую табличку, и я б оставил деньги старику…

«Только у меня свои причины, – добавил Поздняков про себя. – Старик не мог увидеть весну, потому что был слеп. А я могу просто не дожить до нее…»

– Посмотрел я на кладбище сланцевское, – продолжил грустный рассказ о себе Михалыч. – Вспомнил ту притчу и уехал. Пошел по миру, решил: так лучше, чем добавлять еще один крест на безымянном кладбище. Долго бродил, а потом, знаешь, тут вот окопался. Живу, никого не трогаю. И меня теперь никто не трогает. Вроде как я отдельно, а дерьмо всякое – отдельно.

– Опустил руки, значит, – невесело усмехнулся Поздняков. – Теперь сам себе король. Местный король…

– Не, короли здесь другие, – мотнул головой Михалыч. – Вон те, у шлагбаума.

– О! – вспомнив о бритоголовом амбале, оживился Поздняков. – Слушай, Михалыч! Я чего-то не понимаю… Шлагбаум на въезде, будка. Я думал – там старушка, божий одуванчик. А там – здоровяк, весь на пальцах… С чего бы вдруг?

– Они и сюда добрались! – мрачно сказал бомж. – Кто бы мог подумать? Суки! Скоро всю страну опутают, никакого продыха… Просто ложись и помирай.

– Михалыч! – сказал Поздняков. – Ты мне нормально объясни! По-человечески…

– А чего тут непонятного? – хозяин резинового домика вновь налил коньяк в оба стаканчика. – Пей! Свалки – это теперь криминальный бизнес. Очень доходный, почти как риелторский. Ничего особенного и не требуется, между прочим, – только «крышу» хорошую во власти завести, да карьер сделать, да шлагбаум на въезде поставить. Можно даже не оформлять документы на организацию свалки, ее просто отнесут к несанкционированным, всего и делов-то. Ну, временами будут прибегать какие-нибудь «представители местной администрации», стражи порядка или экологи. Это не страшно. Надо просто передать очередному «борцу за чистоту» пухлый конвертик – и конец проблеме…