– Переселили меня в Сланцы, в тамошнюю коммуналку. Много комнатенок в той квартире было, все убогие, маленькие. Люди по-черному пили, кто помоложе. Наверное, от безнадеги, не видели никакого выхода. Старики все больше прошлое вспоминали, переживали, как несправедливо с ними обошлись. Даже те, кто изначально в Сланцах обитал – кого из города не вывезли, – и те затаили обиду на власть, на несправедливую жизнь.

В общем, там легко было сойти с ума – вокруг витала аура зла и боли. А у нас во дворе кот жил. Обычный, беспородный, только жизнь его здорово потрепала, как и людей. Когда-то он потерял часть хвоста – остался лишь короткий обрубок. Левое ухо было порвано, срослось плохо. Один глаз из-за шрама не открывался, а только щурился. Бывало, смотришь на кота, а он на тебя. И кажется – будто зверюга в тебя целится. Только ружья нет.

На самом деле кот этот был добрый. На людей никогда не злился, хотя его не жаловали. И звали его – Уродом. Не Васькой, не Барсиком. Да, впрочем, выглядел он страшно, сам понимаешь.

А он, может, и понимал, что слово оскорбительное, да на людей не обижался… Когда кричали «Урод!», мяукал в ответ, пытался вилять обрубком хвоста, даже бежал навстречу. Чуда все ждал… Только детям было запрещено к нему прикасаться, а те, кто постарше, на него шикали.

Случалось, его обманывали. Подзывали к себе, а вместо еды водой из ведра окатывали. Помню, часто думал тогда: почему мы такие злые? Хотим, чтоб к нам относились по-человечески, чтоб понимали наши проблемы, а с теми, кто слабее, – жестоки и беспощадны.

Кот, когда его поливали, терпел. Прижимал уши и покорно мок. Бывало, даже терся об ногу, мяукая. Словно извинялся за то, что такой некрасивый, никчемный, что вызывает у людей ненависть. Он получал пинки, его выгоняли из прихожей, будто вымещая всю накопленную злобу – за несправедливость нашей жизни. Один раз бедняга хотел войти в дом, попросить на кухне еды, но ему прищемили лапу дверью.

Он потом хромал, лапа заживала медленно, но все равно прощал людей, тянулся к ним. И, словно в наказание за то, что он такой беззлобный, кто-то натравил на Урода соседских собак. Кот не смог убежать или запрыгнуть на забор – подвела больная конечность. Я был в комнате, услышал его крики, почти человеческие. Выбежал на улицу, отогнал дворняг – озлобленных, грязных. Из породы тех, что стадом готовы облаять каждого встречного – прячась под забором. Но никогда не полезут в драку с сильным противником.

Урод лежал в луже крови, неподвижно. Знаешь, я вдруг подумал – он такой же, как мы. Как я, как все сломленные жизнью обитатели сланцевских коммуналок. Только не умеет ненавидеть… Поднял его на руки, осторожно, бережно. Нес домой, очень боясь, что причиню боль, ведь он ужасно страдал. Вошел в комнату, сам не зная, что делать. Он хрипел и задыхался. Я сел на стул, аккуратно положил его на колени. Попробовал погладить по голове, опасаясь, что причиню новую боль.

А Урод вдруг попытался замурлыкать. Да! Он не хрипел и не выл, он пытался мурлыкать! Благодарил за то, что приласкали. Человек дал ему капельку тепла, пусть и перед смертью – зверь пытался благодарить за это чудо, забыв о собственной боли.

Кот умер у меня на коленях. Потянулся головой, потереться о ладонь. Вытянулся в полный рост и замер. Больше не дышал, я перестал чувствовать, как бьется его сердце.

Потом я долго сидел неподвижно, с мертвым котом на коленях. Все думал о нас, людях. О том, как мы относимся друг к другу, да и не только друг к другу – просто к тем, кто слабее. Этот зверь, которого люди звали Уродом, – несчастный калека, всю жизнь искавший хоть капельку тепла, хоть одно живое существо, которому был нужен, – открыл мне что-то очень важное. Я вдруг прозрел: у многих из нас все нормально с физической оболочкой, с телом, но жестоко искалечена душа. Урод – так сегодня можно сказать почти про каждого.

Я похоронил его, как человека. Взял лопату, унес на окраину кладбища с тысячами безымянных крестов. Выкопал яму, опустил вниз искалеченное тело и…

На следующий день я уехал оттуда. Понял, что мне там нет места. Вот так в конце концов и оказался здесь…

– Давай выпьем еще, – предложил Сергей. – Тошно на душе, Михалыч. Тошно от всего, о чем ты говоришь. Нет людям жизни в нашей стране. Нет, как ни крути. Нет места. Всех доведут, всем душу искалечат… Горько, хоть ложись и помирай.

Михалыч сходил в домик, принес еще одну бутылку. Они выпили, закусили колбасой.

– А я тебе это к тому рассказываю, чтобы ты не оставлял места для злобы в своей душе… – отвечая на слова гостя, сказал бывший философ. – Не бери с меня пример. Так сложилось. Все потерял, вот и пробивает иногда.

– И я все потерял… – с горечью отозвался Поздняков. В который уже раз у него защемило сердце. Сергей закрыл глаза, стиснул зубы. – Все потерял…

Он резко встал, устыдился собственной слабости, прорвавшейся наружу.

– Пора мне, Михалыч! – сказал он бодро. – Спасибо за угощение, за приют. Пойду я…

– А то оставайся, – предложил хозяин дома. – Отдохнешь сегодня, переночуешь. А там и в путь двинешься.

– Не, – отрицательно помотал головой беглец. – Извини. Не смогу я тут спать, воняет сильно. Не привык, дышать тяжело…

– Ну иди. Не знаю, куда тебе нужно. Решил – так иди, и пусть удача с тобой будет.

– Из города мне выбраться надо, – признался Сергей. – Исчезнуть на время. На дорогах заслоны, милиция всех проверяет. Вот потому сюда и свернул, хотел контрольный пост обогнуть, через поле пройти. Не знал, что тут свалка, так и попал к тебе. Только не подумай, Михалыч, что я бандит какой. Гоняют меня почем зря. Слово даю!

– Верю, – махнул рукой хозяин домика. – Всякое видел. Дальше по дорожке пройдешь, свалка там заканчивается. За ней – поле. Направо дорожка уходит. Тебе прямо через луга не надо, свернешь, пойдешь по тропинке. Она приметная. Там, за лесочком, станция шиномонтажа.

Поздняков рассмеялся.

– В лесу шины монтируют?!

– Зря смеешься, – чуть обиделся Михалыч. – Ты ж сюда с магистрали попал, а по ней большегрузы на Питер ходят, на Финляндию. Им обслуживание, ремонт требуются. Вот и сделали неподалеку от дороги большую стоянку для автопоездов. На нее съезд с трассы Москва – Петербург имеется, в аккурат чуть дальше, чем поворот на свалку. А там, где большегрузы ночуют, – там и сервис. Кафе, шиномонтаж. Ты просто сзади выйдешь, через лес и поле. Я много раз к ним в гости наведывался, за покрышками.

– Так ты у них «кирпичи» для домика набрал? – вдруг понял Сергей, постучав ладонью по стене чудо-хижины.

– У них, – довольно кивнул обитатель свалки. – У кого ж еще? Там этой старой резины – горы! Коттеджный поселок построить можно!

– Понял! – улыбнулся Сергей, пожал руку хозяину. – Спасибо тебе, Михалыч! Удачи! Живи тут… спокойно. Чтоб, значит, теперь никто не трогал, не обижал. Бог даст – свидимся. Навещу тебя, может, вместе чего придумаем про квартиру твою…