Анька обхватила его за шею, с силой притянула к себе так близко, что их дыхание перемешивалось. Она плакала; слезы ручьями текли по ее щекам, хотя она самой себе не могла объяснить, отчего.

«Ну, хотела же делить с ним горе и радость, — захлебываясь беззвучными рыданиями, думала она. — Вот тебе первая плюшка».

— А ты, — пробормотал Лось, осторожно-осторожно ласкаясь к девушке, поглаживая ее склоненную голову, — тогда, на вечеринке… Так забавно и смело пообещала мне родить ребенка… А потом, в самолете, помнишь, что сказала?

— Нет, — хлюпнула носом Анька.

— Ты сказала: «Дети тебе не игрушка! Их надо заслужить, остолоп ты этакий! — подражая Анькиной манере говорить, передразнил Лось. — Если будешь моим детям плохим отцом, я тебе глаз выкушу!»

Анька рассмеялась сквозь слезы и уткнулась зареванным лицом Лосю в грудь.

— Ты правда… правда так сильно хотел ребенка? — пробубнила Анька, доверчиво прижимаясь к Лосю и прячась в его объятьях. Защитница, елки-палки… раскисла как малолетка на фильме про Хатико!

— Правда, — ответил Лось мягко. — Конечно, правда.

— Ну, так делай, — шепнула Анька, поднимая мокрое лицо, отыскивая горячими губами его губы.

— Что делать? — удивился Лось, так же осторожно, нежно касаясь ее губ своими, скорее утешая девушку, чем лаская ее.

— Не что, а кого, дурачок, — засмеялась Анька сквозь слезы. — Ма… маленького длинноногого лосенка. Такого же, как ты. Похожего на тебя. Сегодня такой день, что может… может получиться.

Лось не ответил; Анька поняла, что сейчас сделала ему больнее, чем Акула и Ингрид вместе взятые, вручив мечту, о которой он даже заикаться не осмеливался. Эта сладкая боль была в его поцелуе — исступленном, жарком, жадном, длящемся вечность. Он рассыпал ее волосы по плечам, зарылся в них руками, привлекая девушку к себе и целуя, целуя ее, будто боясь, что если отпустит ее губы хоть на миг, она передумает и скажет нет.

— Повтори, что ты сказала, — выдохнул он в ее горячие влажные губы. — Повтори.

— Ты будешь болтать, — шепнула Анька, запуская коготки ему под пиджак и нетерпеливо прихватывая его спину сквозь сорочку, — или делом займемся?..

— А если нет? А если не получится?

— Не последний день живем; еще раз попробуем…

Анька едва успела обнять его ногами, прижаться; Лось ухватил ее, стиснул, сдернул со стола, рассыпав какие-то документы по полу.

В его кабинете стоял маленький кожаный диванчик для посетителей, скорее большое кресло, и в следующую минуту Анька спиной ощутила его гладкую прохладу.

«Какой ужасно неудобный диван», — только и успела подумать она. Лось, сверкая исступленно глазами, поднялся, отстранился от нее, но лишь затем, чтобы стащить с нее обувь. Путаясь в ее одежде, запустил ладони под ее платье и нетерпеливо сдернул с нее белье вместе с колготками, которые в бою с Акулой были просто непобедимым бастионом, а ему вот покорились с первого раза. Анька, в свою очередь, дрожащими руками отыскала его ремень и стащила с мужчины брюки, запустила ладони под его одежду, нетерпеливо цапая голую горячую кожу.

«Безумие какое-то! — мелькнуло в ее голове, когда Лось нетерпеливо и грубо дернул ее вниз, как безвольную тряпичную куклу, укладывая под собой поудобнее. — Восхитительное безумие…»

Анька приникла, прижалась к целующему ее мужчине, обхватила его ногами и руками, упиваясь его яростной страстью. Казалось, эти два человека старались слиться воедино, прижаться друг к другу так тесно, как это только возможно, раствориться друг в друге. Дыша одним дыханием в поцелуе, они исступленно и жадно ласкали друг друга, словно изголодались по любви, и когда напряженный член мужчины вошел в лоно девушки, жестко, резко, одним толчком, Анька выкрикнула, на миг сжавшись, потерявшись от острого бессовестного ощущения, а Лось заглушил, загладил ее крик горячим языком.

«Боже, — проносилось в ее голове, — Боже… что происходит?! Что мы вытворяем!?»

Движения мужчины были резкими и сильными, Анька вскрикивала от каждого из них, извиваясь и тая под ним. Такого жадного, ненасытного напора она не испытывала никогда; ей казалось, что мужчина сейчас растерзает ее, убьет своей страстью, но от этого становилось только еще более восхитительно, прекрасно до головокружения. И Анька, дрожа, сжавшись в комок, подтянув повыше колени и раскрывшись перед любящим ее мужчиной, снова запускала пальцы в его волосы, приникала к его губам и целовала, упиваясь его диким желанием.

— Еще, Лосик, еще, — шептала она в любовном беспамятстве. — Боже, если я сейчас умру, то я умру счастливой…

— Не умрешь, — пообещал Лось, просовывая свою ладонь под ее горячую ягодицу и вжимаясь в ее тело еще сильнее, еще яростнее и глубже — до исступленных криков, до диких животных стонов, до слез, катящихся из-под зажмуренных век и до сумасшедшей вспышки наслаждения.

Она ослепила обоих, заставив их замереть на миг, а затем снова приникнуть дуг к другу в нежной, последней ласке.

— Как хорошо, — шептала Анька, поглаживая его влажную, подрагивающую поясницу. — Как хорошо, Лось… боже мой, как я, оказывается, тебя люблю…

— И я тебя люблю, моя Анья, — ответил Лось, утыкаясь лицом в ее волосы. — Ты необыкновенная.

Лось явился делать предложение Аньке так же шумно и помпезно, как кругосветный круизный лайнер, входящий в порт, разве что без оркестра и музыки. Он заполнил собой всю прихожую, огромный, как Вавилонская башня, непривычно оживленный и шумный, в одежде, от которой веяло холодом. Но даже в своем черном пальто он был похож на деда Мороза, который принес самые желанные подарки.

Лось пришел в дом Миши с двумя букетами — один для матушки Аньки, из красных роз, и второй — для самой невесты, огромный, необъятный, из кипенно-белых роз. Его Лось держал на сгибе руки, осторожно, как сверток с ребенком, и Аньку отчего-то кинуло в жар, когда она увидела, как бережно его руки, затянутые в черные перчатки, удерживают свежие зеленые стебли. Анька с трудом обхватила подаренные цветы, почему-то обмирая и смущаясь, зардевшись, как будто то, что Лось делает ей предложение, было для нее какой-то неожиданностью.

Покуда Анька искала, куда пристроить букет, Лось, словно фокусник из рукава, выудил из внутреннего кармана коньяк — Миша даже сладко причмокнул, потирая ручки. Мадам Медведица строго следила за тем, чтобы он не злоупотреблял, а коварный Лось то ли знал, то ли почуял своим звериным чутьем, что именно этот подарок придется Мише по душе, и повод мадам Медведица оспорить не сможет. Не посмеет.

Миша, польщенный этой внушительной церемонией и почтительностью, которую выказывал коварный, продуманный Лось, сиял, как начищенный пятак, потому что Лось, приглашенный к столу, прежде всего объявил о своих намерениях ему, отцу, и сидел смирно, ожидая именно Мишиного разрешения. Он хотел сделать все правильно — и не отступал от этого своего решения ни на шаг.