Уже на площадке, из радио пищит какая-то пьеса, не знающая о преступлении, которое готово совершиться.

Я думала, будет проще, потому что она меня не помнит. Типа как убить незнакомца; это почему-то освобождало от греха. Но когда вошла в комнату, я поняла, что это ложь. Джун помнила. Она притворялась, что нет, но нельзя заставить притвориться свои глаза, как бы ты ни старалась. На них набухли слезы, когда я вошла. Слезы и вина за то, что она вынудила меня сделать.

И все же она меня вынудила.

Три глотка, вот и всё. Три глотка, чтобы закончить жизнь.

– Осторожно, – сказала я. – Пей медленно, чтобы не обжечься.

Мы едва не рассмеялись.

Едва.

* * *

Еще одна встряска времени и места – и я снова в машине Райана. По радио играет нирвановская «Smells Like Teen Spirit», и Райан барабанит пальцами по рулю; висит жара, будто день не получил сообщения, что уже ночь.

Я не хочу это видеть. Я не заслужила пережить это еще раз.

Что-то открывает мой рот.

– Я думаю всякое, – говорю я, глядя в окно. – Чувак, помоги мне перестать думать.

Райан улыбается, будто я выдала концовку, еще не рассказав анекдот.

– Конечно. У меня есть подходящая штука.

* * *

Мы в пляжном домике. Солнце садится над вспененными волнами.

– Где мы? – говорю я.

– Моггз-Ай, – отвечает Райан; пламя танцует на шприце в его руке.

Я улыбаюсь.

Еще есть время остановиться.

Я пытаюсь крикнуть «стой», но разум перехватывает слово, прежде чем оно выскакивает наружу.

Райан подносит шприц к моей руке.

Это не остановить, понимаю я, воспоминание о героине, текущем по моим венам. Это не сон, от которого я могу проснуться, или ошибка прошлого, которую можно исправить. Это моя реальность, мой ад.

И самое мерзкое еще впереди.

Экраны на посту управления на самом деле были просто реквизитом. Они работали, показывали изображения мест по всему миру, как и следовало, но, пожелай Герцогиня, эти изображения могли появиться на чем угодно: на камнях, бесконечном зернистом полу, скребущей небо Загона стене. Однако людям, как она обнаружила, требовался ориентир из их прежней жизни. Семьдесят лет назад это называлось командным центром, и пачки мерцающих, зернистых черно-белых экранов делали ту же работу, что и тонкие экраны сейчас. За семьдесят лет до того это было залами совещаний, а ряды карт показывали душеспасительные вылазки по всему почвенному шару.

Умирание – то, что приходит следом, – головокружительно само по себе. «Нужно выдать бедолагам что-то знакомое. Пить безумие намного проще, когда ты узнаёшь марку». Так сказала Дейзи-Мэй, и она была права – насчет этого и насчет многого другого. И это многое другое было причиной, по которой Герцогиня не собиралась оставлять девушку обреченной на ад, в котором та сейчас существует.

Она стояла на галерее поста управления; костлявые руки вцепились в холодную сталь, передавая ей напряжение. Она могла помочь девочке. Для этого требовалось взять хорошего человека, делающего хорошую работу, и отправить его в плохое место, но это стоило риска.

Кривая улыбка скользнула по лицу Герцогини, улыбка, которая говорила: «Легко говорить, когда рисковать будешь не ты».

Однако она тоже рисковала. Как и все здесь, все души под ее началом. Те, в Яме и Следующем Месте, считали их нейтральными миротворцами, душами, у которых ничего нет и которым поэтому нечего терять. Те, из Ямы и Следующего Места, не понимали – за исключением правителей этих двух владений, – что если посредине ничего нет, верх и низ рухнут друг в друга, заканчивая все. Они были балластом, держащим две противоположности на месте. Работа без очарования и награды, но оттого не менее важная.

Герцогиня закрыла глаза.

«Как мертвый может устать? – спросила ее однажды Дейзи-Мэй. – Если не надо дышать, так и выносливость, блин, не нужна».

«Именно тогда, девочка, она нужна сильнее всего, – ответила Герцогиня. – Если ты этого еще не знаешь, то узнаешь – со временем».

Теперь Дейзи-Мэй это знала, не вопрос. В ловушке Ксилофонного Человека, со свежими напоминаниями о забытых кошмарах, жрущими последние крохи ее рассудка…

Жестокая правда вынудила Герцогиню вернуться к экранам. Ее взгляд перебегал с одного на другой, особенно между двумя, разделенными тысячами почвенных миль, но связанными невидимыми усиками, которые подкармливали друг друга, пусть даже участвующие стороны пока об этом не знали.

На одном экране Джо Лазарус брел по покрытому снегом линкольнширскому пляжу. На другом сидела на скамейке в парке пожилая женщина, купаясь в зимнем солнце, которое иногда пробуждается в Нью-Йорке. Судя по виду, ее занимала только «Пост» в руках; ее мало интересовал окружающий мир, если о нем не написали в газете. Однако видимость обманчивей всего именно в послежизни, особенно если ты член Агентства по извлечению душ.

«Да блин, “Отряда мертвых”, – поправил голос Дейзи-Мэй. – На всю жизнь».

Герцогиня улыбнулась. «Ладно, девочка, “Отряд мертвых”. Давай посмотрим, что я могу сделать насчет жизни».

* * *

Экспедиция на Почву. Давно такого не случалось.

Герцогиня не любила отправляться на ту сторону, поскольку чем старше становилась, тем сильнее путешествие вытягивало из нее немногие оставшиеся послежизненные силы. Свет, звуки, цвета – все это действует на нервы, когда ты привык к обертке чистилища. В обычных обстоятельствах Герцогиня отправила бы в поездку кого-то из подчиненных, но когда ты пытаешься побить слово Бога лазейкой в законе, лучше самому появиться в суде на слушаниях по делу.

Герцогиня настороженно выбирала путь сквозь массу лишенных, не поднимая головы и стараясь слиться с толпой. Там, где несколько часов назад у секций стены собирались десятки (уже достаточно тревожно), теперь, друг рядом с другом, трудились сотни.

И было дело не только в этом. Еще выражения их лиц. Они лучше сознают, что их окружает, осознают присутствие друг друга.

Осознают ее присутствие.

Когда Герцогиня проходила мимо, они ее замечали; обычно стеклянные взгляды следовали за ней, в них мелькал разум. И она до сих пор не видела Ханну, что тревожило ее еще сильнее.

Как сестра это делает? Они – лишенные, души-неудачники, из которых выбита сама суть. Всех красивых рассуждений Ханны о том, чтобы поднять их, недостаточно. Она общалась с ними, меняла их, заставляла осознать себя…

Герцогиня дернулась, когда одна из таких осознавших себя рук задела ее плечо.

Перед ней открылось пустое пространство. Впереди показалась лавка, к которой она направлялась, – сомнительное убежище. Герцогиня ускорила шаг, когда в ее сторону стало поворачиваться все больше голов. Она не станет бежать; если побежит, то признает, что здесь происходит нечто, чего она не понимает и не хочет понимать.