Улыбка с лица Гены спала. Он отвернулся. В эту короткую пикировку старейшина не вмешивался, но как только образовалась пауза, взял допрос в свои руки.

– Знаешь, Макс, мы же тебе не враги. Машину тебе вытащили, починили. Вернем, с радостью. Только у нас к тебе было дело, а ты все бегал, исчезал, мудрил чего-то. У нас просто терпение кончилось. Как тебя еще можно было вызвать на разговор? Чтоб спокойно, без лишних движений, разумно? – Старейшина говорил медленно, почти что ласково. Уговаривал, заманивал. Макс чуял волны, исходящие от седовласого, они покачивали, уносили в теплые страны, обещали покой и счастье. Макс, сжав зубы, старался прогнать наваждение, он призвал на помощь всю свою волю. И с удивлением обнаружил, что лазурный морской берег потихоньку уползает, уступая место реальной деревенской избе. От внимательных глаз старейшины ничто не могло ускользнуть. Он заметил, как Макс совершенно свободно игнорирует его гипноз. Если и удивился, то не подал виду.

– Научился, паршивец? – усмехнулся и сменил тон. – Ну ладно, давай по делу. Садись поближе.

Старейшина присел на диван. Охранники как по команде подхватили Макса вместе со стулом и поставили рядом со старейшиной. Подвинули журнальный столик с вазочкой, на дне которой засахарилась курага. Сами безмолвно встали сзади. Настоящие стражники.

– Я сейчас себя прям восточной принцессой почувствовал, – засмеялся Макс, – еще бы руки развязали…

– У тебя есть вещь, которая принадлежит мне. Верни ее и возвращайся домой.

– Вы хотите сказать, что я у вас что-то украл?

– Ты ведь хороший мальчик, ты вернешь.

– Нет его у меня!

Гена кинулся к Максу и начал трясти его за грудки:

– Не ври, я сам его у тебя видел! Куда ты его спрятал?

– Пошел ты!..

Терпению старейшины тоже пришел конец. Он рявкнул. Прямо Максу в лицо, так что стали видны все его пломбы.

– Нож! Верни мне нож!

Но кроме пломб Макс заметил висевший на его шее кулон.

– Это мой медальон, – сказал он спокойно, но в голосе зазвенела сталь. Он сам удивился откуда взялась у него эта смелость.

– Черта с два он твой! – снова взбесился Гена. – Это наш фамильный амулет. И как он к тебе попал, еще надо выяснить!

– Заткнись, – прикрикнул на него старейшина, и Гена снова уселся в свой уголок, злобно поглядывая оттуда на Макса.

– Скажи нам, куда спрятал нож, и мы вернем тебе твою безделушку, – старейшина беспечно снял с себя кулон и положил на стол рядом с собой.

Макс понимал, что с ним играют. Ему все равно не вырваться отсюда живым. К горлу снова подкатила злость на свое скованное положение. Руки… только бы их развязать… Макс напряг все мышцы и внезапно почувствовал, что веревка на его руках стала более свободной. Он улыбнулся сам себе. Старейшина принял его радостное возбуждение как согласие на условия.

– Ну, вот и молодец. Хороший парень. Так где он?

Старейшина протянул руку, как будто намеревался получить нож сию секунду. Макс понял, что молчать сейчас не в его интересах. Старейшина начнет подозревать, и все заметят, как он развязывает веревки.

– Расскажите мне, что это за нож? Почему вы с ним носитесь как с писаной торбой? Что в нем такого? – Макс понимал, что ему вряд ли поведают тайну ножа, но нужно было как-то тянуть время.

– Не твое дело! – загремел старейшина. Его уже начинали бесить затянувшиеся переговоры и та уверенность, которую вдруг приобрел Макс. С чего бы это? Мозг Макса был надежно закрыт толстым щитом и как старейшина не пытался, не мог прорваться сквозь него. И это его раздражало еще больше.

– Что вы так кричите? – Совершенно спокойно спросил Макс, как будто был не на допросе, а на собеседовании по поводу работы. – Наверное, потому что чувствуете свою слабость?

Макс закончил фразу оскорбительной улыбкой собственного превосходства. Старейшина, побагровев от злости, бросился с кулаками, но Макс одним рывком скинул с запястий развязанные веревки и, изловчившись, схватил старика за горло. Вот так дикие большие кошки душат свою жертву. А Макс сейчас ощущал себя именно такой кошкой. Инстинкт убийцы полностью завладел им. Глаза налились кровью. На все удары со стороны своих стражников и Гены он обращал внимания не больше чем на комариный укус, сосредоточив все свое внимание на шее противника. Еще бы зубами добраться до нее! О том, что будет потом, когда он убьет старейшину, Макс не думал.

Старейшина уже почти задохнулся, перестав сопротивляться. Человеческий разум на миг вернулся к Максу, и в этот момент что-то тяжелое опустилось на его голову, погасив свет в глазах. Он мешком шлепнулся на пол, а следом за ним, получив полную свободу, упал и старейшина. Сзади столбом остался стоять Гена, судорожно сжимая молоток в руках. Он все еще ошарашенно смотрел на валяющегося на полу Макса, наблюдая, как из его головы медленно, струйками, вытекает кровь. Но сознание того как ни странно еще работало. Он слышал, как Славик по-бабьи охнул: «Ты его убил!», а Макар в благоговейном ужасе прошептал: «Я собственными руками связал его. На три узла!» Усмешка искривила губы Макса, и тут стали возникать помехи радиотрансляции и сознание угасло.

Старейшина же как будто наоборот очнулся, стал кашлять, растирая горло, пытаясь встать на ноги. Гена услужливо кинулся ему помогать. Но старейшина оттолкнул помощь, упершись руками в пол, поднялся сам. Шатающейся походкой подошел к столу, взял кулон и надел его на себя. Гена тащился за ним: «Отец, прости, я не знал, как еще его вырубить, – оправдывался он, – он был настолько силен…»

Старейшина подошел к Максу, молча посмотрел на него сверху вниз, неожиданно поднял ногу и пнул сына под зад. Потом зло схватил за волосы, притянув его визжащую голову к своему лицу.

– Мне он был нужен живой!

– Отец, прости, – Гена попытался выдавить слезу.

Старейшина брезгливо откинул сына от себя, как какую-то жабу. Гена, скуля, выбежал из избы, на ходу растирая кожу головы.

– Старейшина, он дышит! – радостно закричал Славик, щупая пульс на горле Макса.

– Живучая собака, – проворчал Макар.

Старейшина задумчиво поглядел на Макса.

– Отнесите-ка его к реке. Да тихо, чтобы никто не видел.

Макса подхватили четыре крепких руки и, не церемонясь, потащили к выходу. По полу тянулся широкий кровавый след. Голова пленника стукнулась о порог, но никого это не озаботило. Поднапряглись, дернули, перетащили через порог… В сенцах показалась какая-то баба, охнула, увидев происходящее. Старейшина цыкнул на нее:

– Приберись-ка тут… – И вышел следом.

У ворот стояла Иванна. Бледное лицо, бескровные губы… К старейшине ее не пустили, но она не уходила, ждала. Она слышала крики, доносящиеся из дома, зажимала уши, отгоняя от себя страшные картины, рожденные отчаянием, потом снова прислушивалась. Ее бедное сердце обливалось кровью. Она не знала, что там происходит, и от этого было еще ужаснее. Как вдруг наступила тишина. Из ворот, как ошпаренный, выскочил Гена. Иванна бросилась к нему.