Я, конечно, пообещал маме, что попробую сходить к ней ещё раз. Но насчёт откровений с Раскорякой мы не договаривались, так что до конца этой встречи я решил просто молчать. Скрестив руки на груди, я принялся рассматривать книжные полки на противоположной стене. Книги с названиями из нескольких строк перемежались грамотами и сертификатами. А в углу расположился искусственный череп, из которого можно было вынуть и рассмотреть глазные яблоки и разные части мозга. Окрашенная в жёлтый цвет височная доля висела немного криво.

– Может, всё дело в том, что ты до сих пор не в состоянии смириться с тем, что твой статус в группе сверстников изменился? – Госпожа терапевтка – мне даже в уме лень было произносить её длинную фамилию – уже атаковала меня очередным вопросом. – Это ведь очень сложно, вдруг осознать, что ты больше не самый яркий, сильный и обожаемый парень в классе, а, скорее, несчастный, которого все жалеют. Я права?

Я широко раскрыл глаза. Но не из-за бесцеремонного вопроса, а потому что череп, стоявший на полке, вдруг задвигал нижней челюстью, будто копируя госпожу Раскоряку.

«Может, это такая жуткая игрушка на батарейках, которую она купила, чтобы доводить до сумасшествия своих пациентов? Если нет, значит, у меня снова начались галлюцинации, либо мы в этой комнате были не одни».

Госпожа Раскоряка пододвинула ко мне коробку с бумажными салфетками:

– Я понимаю, тебе сложно об этом говорить, – добавила она елейным трагическим голосом. – Давать волю своим чувствам – совершенно нормально, ты можешь грустить о потере физических возможностей точно так же, как грустят о потере любимого человека. А в твоём случае это действительно чудовищная потеря.

Она снова принялась листать документы, лежавшие перед ней. Череп беззвучно щёлкал зубами и закатывал глазные яблоки. А потом улыбнулся мне, будто напрашиваясь на аплодисменты.

«Отличненько. Как там выразилась Фея? “Обострённое восприятие, которое распространяется на тонкие материи”. Лучше пусть мои магические способности проявляются как-нибудь по-другому. Если они вообще у меня есть. Пока что ни одна из них так и не проявилась».

Проснувшись вчера утром, я силился вспомнить, каким образом вернулся из библиотеки профессора Кассиана обратно в свою кровать. Затем я откинул одеяло и увидел свои босые ноги, облепленные комьями грязи. Значит, по крайней мере ни ночная прогулка по кладбищу, ни Грань мне не приснились. К сожалению, затем я совершил целых две роковые ошибки. Первая – я подумал, что могу ловко спрыгнуть с кровати и побежать в ванную, и вторая – тут же попытался это воплотить. В результате я грохнулся на пол и до крови разбил локоть о край кровати. Мало того что вернулись все позабытые за ночь прелести: головокружение, подкашивающиеся ноги, бесконтрольно моргающие глаза – к ним добавились новые симптомы: ужасная головная и мышечная боль, тошнота и чувствительность к свету. Фея говорила, что может случиться что-то подобное, после того как я выпью Ангелику, и что наутро меня ждут некоторые неприятные последствия. Что надо будет денёк-другой отдохнуть. Но на тяжёлое похмелье я никак не рассчитывал.

Всё воскресенье мне действительно пришлось провести в кровати, я спускался в гостиную только поесть, всеми силами стараясь, чтобы мои родители не заметили, как отвратительно я себя чувствую.

Только к вечеру мне немного полегчало, ровно настолько, чтобы открыть ноутбук. Но ещё не настолько, чтобы ясно соображать. Я бесцельно перескакивал с сайта на сайт, читал что-то о Ницше (это совершенно точно был он!), посмотрел видео об околосмертном опыте и безуспешно пытался найти что-нибудь о сказочных существах и драконах. В поисках синеволосой я тоже не особо продвинулся. Имени и профессии матери было явно недостаточно для того, чтобы найти в этом городе нужного человека.

Поход из моей комнаты в туалет до самой ночи оставался тяжёлым испытанием.

«Как действовал этот напиток Ангелика? Как он влил в меня столько энергии и здоровья, что я даже смог перепрыгнуть через кладбищенскую ограду?»

Сколько я ни старался найти этому хоть какое-то логическое объяснение, у меня ничего не получалось.

«Может, мне всё-таки всё показалось? Или, наоборот, я настолько не хотел или не мог поверить в эту историю с потомками и Гранью, что моё подсознание не желало признавать, как быстро я выздоровел».

Чувство, что я могу вырвать дерево с корнем, сделать сальто без разбега и перепрыгнуть через любую стену, было таким опьяняющим, и я прекрасно его помнил. Всё было настолько реальным, что стереть это из памяти не получалось.

– Скажите, а что, если мои травмы и увечья мне только кажутся? – спросил я госпожу Раскоряку. Последние несколько минут её слова пролетали мимо меня.

Она откинулась на спинку стула и посмотрела так, будто я сообщил ей какую-то очень радостную новость.

– То есть тебе кажется, что твоё состояние вызвано психосоматическими причинами? – тихо спросила она. – И на самом деле ты можешь ходить и бегать?

Я кивнул.

– И заниматься спортом? – Тут она не смогла сдержаться и весело рассмеялась.

Я снова кивнул, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на череп, который тем временем продолжал дико вращать глазами и стучать зубами. Мне вдруг показалось, что он хочет меня подбодрить, а не разозлить. Большой мозг, выкрашенный в тёмно-синий цвет, радостно подпрыгивал.

– Давай посмотрим. – Доктор Рас-Корак снова наклонилась над стопкой бумаг. – Перелом голеностопного сустава, трёхлодыжечный перелом, а это значит, что пострадала внешняя, внутренняя часть и голень. Кроме того, закрытый перелом плюсневой и открытый перелом малоберцовой кости. – Она поглядела на меня поверх очков, чтобы убедиться, что я внимательно слушаю. – Плюс повреждения черепа, такие, как множественная травма с компрессионным переломом. Кажется, это значит, что части черепной крышки сместились внутрь, так? Излияние мозговой жидкости, кровотечение в среднем ухе, внутричерепные кровотечения, гематомы в мозговой ткани, скопление жидкости во втором и третьем желудочке мозга. Мне продолжать?

Теперь сомнений быть не могло – передо мной сидела самая настоящая садистка. И если я продолжу задавать ей наивные вопросы, она с радостью упечёт меня в психушку, в палату для особо буйных. Я ей так просто в руки не дамся.

– Это я так, в теории, – поспешно сказал я. – Мне просто стало любопытно, может ли человек чувствовать себя больным, если на самом деле он уже давно вылечился? Просто потому, что он не верит, что лечение сработало.

Она смерила меня строгим взглядом.

– Что тебя заставило об этом задуматься? – после долгой паузы сладко спросила она. – Может, так ты хочешь вселить в себя уверенность в скором выздоровлении?