– Я бы тоже обиделся, – щурит Кирюха глаза. – Он ещё и молодец. Выстоял.

– Спасибо, – благодарю от всего сердца.

– За что? – покачивается Семакин с пятки на носок и обратно.

– За то, что не сдал. И вообще.

– Я и правда на тебе женюсь, Жалейкина. Ты только глазом моргни, а? Всё для тебя. Что хочешь.

Он вдруг оказывается слишком близко. Подхватывает меня на руки, прижимает к себе. И губы его почти находят мои. Я вовремя успеваю уклониться.

– Поставь на место, – бью кулаками в грудь. – Всё, спектакль закончился. Зрителей нет. А я беременная, понял? Не надо жениться, а то мамка с папкой заругают единственного наследного принца. Будут плакать и рыдать, проклиная судьбу за «не пару».

Семакин осторожно ставит меня на пол.

– Что, этому гусю жениться не дали? Так ему и надо. А я женюсь. Плевал я на родителей. Они у меня нормальные.

– Если нормальные, то плевать не стоит. Береги их лучше. С голоду ведь помрёшь, по миру пойдёшь.

– Алл, давай серьёзно, – Семакин ещё пытается надавить. – Я всем скажу, что ребёнок мой.

– Лучше молчи и дальше. Я буду тебе благодарна.

Я наконец-то набираю номер Коти.

– Забери меня скорей отсюда, – прошу, нет, почти умоляю. Диктую адрес. – И поднимись, пожалуйста. У меня сумки.

– Это ещё кто? – супится Кирюха.

– А это ещё один любовник. Конкурент, желающий на мне жениться. Всё, Семакин, закончились игры и всё остальное.

– Ты не веришь мне, да?..

Верю. Не верю. Не хочу сейчас ни о чём думать. Хочу тихую одинокую комнату, где я смогу поплакать немного и уснуть. Знаю, что так не будет. Там Лика и Бастинда. И куча всяких обязанностей, наверное. Но сейчас жизненно необходимо убежать. Скрыться.

А потом… всё наладится. Мама поправится. Как-то всё рассосётся постепенно.

Я успокаиваю себя, а на самом деле чувствую, что натворила. Я чувствую себя мухой в паутине. Бьюсь и не могу выбраться.

– Моё предложение в силе. Ты подумай, Алл.

– Над чем это она должна подумать? – вздрагиваю от вкрадчивого голоса Коти.

Ну, вот. Ещё один любитель вламываться без стука…

Аркадий

Я не помню, куда шёл. Знаю одно: не стал садиться за руль в таком состоянии. В метро ехал бесцельно. Пересаживался из вагона в вагон. Ни о чём не думал и почти ничего не соображал. Телефон у меня трезвонил, но я отключил звук: Пашка, мама, Илья… к чёрту всех.

Мне никто не нужен, кроме Осы. А она меня вышвырнула из своей жизни почему-то.

Что-то в этом водевиле цепляло. Какая-то мелочь, но я никак не мог сосредоточиться, чтобы понять. Не хотелось возвращаться в пустую квартиру. В место, где мы были счастливы. Я и она. Ведь счастливы же, не мог я ошибиться настолько сильно.

Не получалось и Аллу обвинять во всём случившемся. Не мог. Надо выспаться, прийти в себя, а дальше будет видно.

– Илья? Мне бы переночевать. Нет, не у вас. Где-нибудь.

Не знаю, почему я именно ему позвонил. Наверное, нейтральнее всего.

– Тебе повезло, что я парень с девушкой, у которой – отличное приданое, – бренчит Илюха ключами перед моим носом. – Только обещай, что будешь вести себя прилично. Девок не водить, спиртное не пить.

Он ещё шутит на автомате, но уже, видимо, по моей роже понимает, что что-то не так.

– Арк? – смотрит на меня пытливо и медлит. Мы в его спорткаре. Он подобрал меня у метро.

– Всё хорошо, – вздыхаю и тру лицо руками. – Мне лишь переночевать.

– Вижу, как у тебя хорошо. Рассказывай!

И я вываливаю всё. Неожиданно для самого себя.

Илюха задумчиво барабанит пальцами по рулю.

– Странно как-то, тебе не кажется?

– Кажется. Но надо переспать со всеми мыслями, а потом будет видно.

– Ничего, – заводит машину Илья, – отдохни. Сгоряча всякой фигни можно наворотить. Тут подумать надо, да.

– Что бы ты сделал на моём месте?

Илья бросает взгляд искоса, а затем напряжённо смотрит на дорогу. Водит машину он отлично, хоть и лихачит немного.

– Я бы поговорил ещё раз. Как-то странно. Всё время с тобой и вдруг – бац! – замуж за другого. Что-то не так. Не сходится.

И я вдруг понимаю: он прав. Становится если не спокойнее на душе, то увереннее, что ли.

– Я так и сделаю. Поговорю, – эти слова я произношу уже в квартире.

Илья сам расстилает постель. Даёт чистое полотенце.

– Вот и хорошо. А там, глядишь, помиритесь – и на свадьбу к нам придёте.

– Не будет нас на вашей свадьбе, – вздыхаю. – В армию меня забирают. Повестка пришла.

Это новость, которую я брату забыл сказать.

– Правда, что ли? – Илюха, не сдержавшись, хохочет.

– Правда. И бегать от армии я не собираюсь.

– Знаешь что? – брат смотрит на меня с уважением. – Ты нас всех переплюнул. Мало того, что красавчик, так ещё и вечно с тобой какие-то нестандартные истории случаются. Это ж надо – перед Новым годом – в армию.

– Мне кажется, это отец постарался. Пытается из меня гейство выбить своими методами. Дождался, как хищник, и совершил прыжок. Думает, что испугаюсь.

– Но Драконовых не так-то легко и нагнуть! – у Илюхи – абсолютно счастливое лицо. – Давай, дуй в душ – и спать. Чует моё сердце: если она твоя судьба, никуда не денется. У нас же оно так: наше сокровище в чужие руки не утечёт! Запомни раз и навсегда. Слишком много вокруг грязи. А значит точно бриллиант. Не дрейфь, Драконов, прорвёмся!

Он не уходит. Балагурит, шутит, всякую чушь рассказывает. Ждёт, пока я из душа выползу. И – о, ужас! – одеяло мне подтыкивает. Чувствую себя мелким засранцем, но от его заботы почему-то хорошо, правильно как-то. Нет отторжения или дискомфорта. Я засыпаю пусть и не совсем успокоенным, но уже не с неподъёмной тяжестью на душе.

Спал я долго. Говорят, сон лечит. Меня если не вылечил окончательно, то ум прояснился – однозначно. Вставал я с постели, имея чёткий план по завоеванию галактики – Осы моей то есть. Но вначале – мать. Оборвала телефон. Я даже не стал вглядываться в количество пропущенных.

– Что у тебя стряслось? – не дал ей вставить слово, когда она на первом же гудке сняла трубку и шумно всхлипнула.

– У меня стряслось? Это у тебя стряслось! – голосом трагической актрисы, что умирает на подмостках, возвестила матушка.

– У меня всё в порядке, – поспешил охладить её умирающую песнь.

– А армия? – захлебнулась она горечью – и понеслось. Мать частила, что-то пыталась сказать, сыпала проклятьями в адрес отца, задыхалась, рыдала, клялась, что никому меня не отдаст.