И он по-прежнему улыбается. Мерцая, как звездные люди.

Разумеется, я думал обо всех возможных способах снова отправиться туда. Прокрасться, спрятаться и дождаться. Извиниться или дать ему плюнуть мне в лицо.

Но не могу.

Я не могу гадать, чем он сейчас занят.

И вот сейчас.

И сейчас.

Не могу пробовать его губы со вкусом вишневых леденцов, чувствуя, как его сердце грохочет у меня во рту.

Не могу.

И не могу выключить свет, который он включил внутри меня, как бы ни пытался. А я пытался. Так старательно.

Но не могу.

Я знаю, что мне не положено ощущать подобные чувства, и ненавижу себя за это, но… не могу перестать о нем думать…

Судорога пронзает бедра. Я морщусь, но стараюсь не дернуться. Нужно научиться жить с этим, потому что…

Секрет: теперь я знаю, что меня невозможно вылечить.

Снова звякают кубики льда. Папа смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю.

– Налей мне еще.

Он моргает. И грохочет льдом в пустом бокале.

27

28 июня 1973 года, четверг

Пару дней спустя приходит первая открытка от Старлы! Одна из подаренных мной, та, что с Аркой на закате. На лицевой стороне я написал:

НАЙДИ СВОЙ ПУТЬ ДОМОЙ.

Бегу наверх, в чулан.

К оборотной стороне степлером прикреплена фотография. Она стоит перед прямоугольным бассейном, который, кажется, сияет до бесконечности, крохотная заостренная колонна маячит на заднем плане. Ее рука вытянута, пальцы сложены в знак мира, а волосы курчавятся кучевым облаком.

Внизу нацарапано:

Где некогда стоял М. Л. К.[57], теперь стою я.

Борюсь с властью. Борюсь за тебя.

Целую, Старла

ДЖОННИ – ЛАПОЧКА!!!

Великий Боже Всемогущий, мы наконец приехали! J Первая остановка – памятник Вашингтону. (Фото прилагается!) Самые большие протесты проходят прямо здесь! И все по одной причине: РА-ВЕН-СТВО! Клянусь, здесь чувствуется дух истории. Так много людей отдали жизни за что-то большее, чем они сами, понимаешь? Это пробирает до костей. Но теперь ЗДЕСЬ ЕСТЬ Я. Ты со мной – куда бы я ни шла. Надеюсь, ты весело проводишь время с Уэбом. ТЫ ОБЕЩАЛ! Помни: если почувствуешь себя потерянным, держись за тот крест! Он (конечно, я имею в виду Зигги! J) сможет исправить все, что сломано!!!

Продолжение следует,

крепко целую, Старла

Я разглядываю фотографию несколько часов, впитывая каждый оттенок цвета, каждую строчку, каждую веснушку и впечатывая их в мозг. Ее нет всего пару недель, но ощущение, будто прошла пара лет. И без возможности поговорить или почувствовать своими ладонями ее ладони она уже кажется духом моей собственной истории.

Вытираю лицо рукавом и беру обломки креста. Я не прикасался к нему с тех пор, как он хрустнул под моими пальцами в тот вечер, когда звезды упали с неба и Уэб убежал. Может, она права. Может, если починить крест, Он починит меня.

Несусь со всех ног вниз, чтобы добыть суперклей из ящика со всякой всячиной. В голове гудит тема из «Бэтмена». Добравшись до последней ступеньки, слышу, что папа разговаривает по телефону.

– …Да, доктор… Эвелин, прошу прощения, мэм… да, я делаю все, что вы велели… Да, я просто хочу помочь ему, тоже…

О, это «тот самый разговор»: печать одобрения, ученик-отличник, лавина-с-горных-вершин-ибо-даже-горы-радуются-об-исцелившемся-сыне-твоем. Или она раскусила мое достойное «Оскара» представление тогда, в понедельник.

Сползаю по стене, садясь так, чтобы он меня не видел.

– О да, мэм, думаю, ему намного лучше… Да, он кажется очень счастливым…

Ладно, пока все в порядке.

– Да… понимаю… Да, это хорошая новость… О да, верно, когда-то он любил готовить. Так давно этого не делал… Да, я заставлю его снова, не волнуйтесь… Надо как-нибудь зазвать вас в гости… – Смеется. – Да, он отличный парень, действительно…

Ладно, что-то это уже не к добру. Кажется, что Род Серлинг[58] распахнет пинком нашу входную дверь и представит новую серию «Сумеречной зоны».

– Ну, думаю, да… Хизер? О, она так хорошо влияет, безусловно! Добрая, общительная, трудолюбивая, всегда спрашивает о нем, конечно… А что?

Эй, Род, ты опоздал с выходом.

– А, работа… Я об этом не думал… Возможно, она сможет помочь ему устроиться в «Ди-Кью» – это неплохая идея… Ну, большое спасибо, доктор… В смысле, Эвелин. Я бесконечно… Что такое? А, еще идеи! Ого, да у вас их полным-полно, а разве… понимаю… Мне казалось, вы сказали, что он уже… Понимаю…

О боже! Что-то изменилось. Я чувствую пульс этой перемены сквозь стены: Брюс Баннер удерживает Халка. Он уже нервно расхаживает, пробивая дыры в полу, изо всех сил стараясь не позеленеть и не разорвать на себе одежду.

– Полагаю, если вы думаете… Я не знаю, где мы могли бы… О… Полагаю, озеро было бы для нас достаточно простым вариантом, но…

Он только что произнес слово «озеро»?! Он только что произнес слово «озеро»! Нет!

– Верно, да, хорошо, если вы так считаете… Спасибо, и вам, мэм. Да, мне тоже было приятно поговорить.

Отец пробивает телефоном три стены. Тот врезается в мою голову и вышибает сознание. Практически. Ладно, хорошо, я все еще пытаюсь собрать этот пазл с одной стороны, но уже ясно: плохи мои дела.

Папа грохочет кастрюлями, сковородками и ящиками, выкрикивает целую энциклопедию матерных слов. Когда он, громко топая, проносится мимо, я слетаю вниз по лестнице, словно только что выглянул из комнаты.

– Эй, пап, что происходит?

Он одет в любимые белые хлопковые шорты, которые заканчиваются намного выше колена, и любимую футболку с надписью: «Если видишь, что машина раскачивается, не надо подходить и стучать в стекло», которая обтягивает пузо и вся в пятнах пота. А ведь едва перевалило за полдень.

– Ну, смотрите-ка, кто пожаловал, еще и обеденное время не наступило!

Нет-нет, это не я говорю. Это он. Да, на самом деле.

Смеюсь в ответ:

– Ага.

– Это была твоя докторша.

– Да ну?

– Ну да! – передразнивает он, устремляясь к бару. – Похоже, она думает, что тебе еще предстоит поработать!