Узнаю старину Колфилда. Когда ты только повзрослеешь?

Он считал меня занудой. Правда. Но я на него поражался. Он из тех ребят, кто меня как бы поражает.

– Как твоя половая жизнь? – спросил я его. Он ненавидел, когда у него спрашивали что-то такое.

– Успокойся, – сказал он. – Просто расслабься и успокойся, бога ради.

– Я расслабился, – сказал я. – Как там Колумбия? Нравится?

– Безусловно нравится. Не нравилась бы, не ходил бы, – сказал он. Он и сам иногда был приличным занудой.

– Какая у тебя специализация? – спросил я его. – Извращенцы?

Я просто валял дурака.

– Ты – что, пытаешься острить?

– Нет. Просто шучу, – сказал я. – Эй, Люс, слушай. Ты ведь такой интеллектуал. Мне нужен твой совет. Я в зверской…

Тут он издал такой тягостный стон.

– Послушай, Колфилд. Если хочешь здесь посидеть, тихо, мирно выпить и тихо, мирно пооб…

– Ну, ладно, ладно, – сказал я. – Расслабься.

Было ясно, что он не настроен обсуждать со мной что-то серьезное. Беда с этими интеллектуалами. Ни за что не станут обсуждать ничего серьезного, если не в настроении. Так что все, что я сделал, я стал обсуждать с ним общие темы.

– Кроме шуток, как твоя половая жизнь? – спросил я его. – Все еще гуляешь с той же крошкой, с какой в Вутоне гулял? Которая с такой зверской…

– Господи, нет, – сказал он.

– Да ну? А что с ней такое?

– Не имею ни малейшего понятия. Насколько мне известно, раз уж ты спросил, она теперь наверно Нью-гемпширская блудница.

– Нехорошо. Раз она тебе годилась, чтобы все время с ней флиртовать, ты мог бы хотя бы не говорить так о ней.

– О, боже! – сказал старина Люс. – У нас – что, типичный колфилдовский разговор? Я хочу сразу прояснить.

– Нет, – сказал я, – но все равно это нехорошо. Если она нравилась тебе и годилась, чтобы…

– Нам обязательно развивать данную тему?

Я ничего не сказал. Я как бы боялся, что он встанет и уйдет, если я не заткнусь. Так что все, что я сделал, это заказал еще выпивку. Захотелось в хлам напиться.

– С кем ты теперь гуляешь? – спросил я его. – Не хочешь рассказать?

– Ты ее не знаешь.

– Ну, и что? А вдруг знаю.

– Девушка из Виллиджа. Скульпторша. Если так интересно.

– Да? Кроме шуток? И сколько ей лет?

– Я ее не спрашивал, господи боже.

– Ну, примерно хотя бы?

– Надо полагать, лет под сорок, – сказал старина Люс.

– Лет под сорок? Правда? Тебе это нравится? – спросил я его. – Нравятся такие старые?

Почему я спросил, это потому, что он на самом деле разбирается в сексе и все такое. Он такой один из немногих среди моих знакомых. Потерял девственность всего в четырнадцать, на Нантакете[22]. Правда.

– Мне нравится зрелая личность, если ты об этом. Безусловно.

– Серьезно? Почему? Кроме шуток, они в сексе лучше и все такое?

– Слушай. Давай проясним кое-что. Сегодня я отказываюсь отвечать на типично колфилдовские вопросы. Когда ты к чертям повзрослеешь?

Какое-то время я сидел молча. Просто сидел и молчал. Затем старина Люс заказал еще мартини и сказал бармену сделать его значительно суше.

– Слушай. И давно ты гуляешь с ней, с этой скульпторшей? – спросил я его. Мне на самом деле было интересно. – Ты знал ее, когда учился в Вутоне?

– Вряд ли. Она всего несколько месяцев, как прибыла в эту страну.

– Правда? А откуда она?

– Она вроде как из Шанхая.

– Кроме шуток?! Она китаянка, бога в душу?

– Безусловно.

– Кроме шуток! Тебе это нравится? Что она китаянка?

– Безусловно.

– Почему? Мне интересно знать, правда.

– Просто, я нахожу Восточную философию более удовлетворительной, нежели Западную. Раз уж ты спрашиваешь.

– Правда? Что значит «философию»? Ты про секс и все такое? У них, в Китае, с этим лучше? Ты об этом?

– Не обязательно в Китае, господи боже. Я сказал, на Востоке. Обязательно нам продолжать этот бестолковый разговор?

– Слушай, я серьезно, – сказал я. – Кроме шуток. Почему с этим лучше на Востоке?

– Это слишком глубокая тема, господи боже, – сказал старина Люс. – Просто, они воспринимают секс и как физический, и как духовный процесс. Если думаешь, я…

– Но я – тоже! Я тоже воспринимаю это как… как ты там сказал – физический и духовный процесс, и все такое. Правда. Но все зависит от того, с кем, блин, это у меня. Если у меня это с кем-то, кто мне даже…

– Не так громко, Колфилд, господи боже. Если ты не в состоянии владеть голосом, давай закроем эту…

– Ладно, но послушай, – сказал я. Я разволновался и говорил громковато. Бывает, я говорю громковато, когда волнуюсь. – Я, вот, что хочу сказать, – сказал я. – Знаю, это должно быть и физически, и духовно, и эстетично, и все такое. Но, что я хочу сказать, нельзя же заниматься этим со всеми – с каждой девушкой, с какой ты обжимаешься и все такое – и чтобы так получалось. Ты так можешь?

– Ну, хватит об этом, – сказал старина Люс. – Ты не против?

– Ладно, но, слушай. Взять тебя и эту китаяночку. Что у вас такого хорошего?

– Сказал же, хватит.

Я начинал переходить на личности. Я это понимаю. Но в этом один из недостатков Люса. Когда мы были в Вутоне, он заставлял тебя рассказывать самую личную хрень, какая с тобой только случалась, но, попробуй спроси у него что-нибудь о нем самом, как он злился. Эти интеллектуалы не любят интеллектуальных разговоров, если сами не верховодят. Всегда им надо, чтобы вы затыкались, если они заткнулись, и шли к себе в комнату, если они уходят. Когда я был в Вутоне, старина Люс ненавидел такое – это прямо в глаза бросалось, – когда после того, как он закончит с нами свое половое воспитание у себя в комнате, мы еще какое-то время точили лясы. В смысле, мы с другими ребятами. У кого-нибудь в комнате. Старина Люс ненавидел это. Он всегда хотел, чтобы все расходились по своим комнатам и затыкались, когда он вдоволь наговорится. Чего он боялся, так это того, что кто-нибудь скажет что-то умнее, чем он. Я, правда, поражался на него.

– Может, уеду в Китай. Паршиво у меня с половой жизнью, – сказал я.

– Разумеется. У тебя незрелый ум.

– Так и есть. Правда. Я знаю, – сказал я. – Знаешь, в чем моя проблема? Я никак не могу по-настоящему настроиться на секс – в смысле, по-настоящему – с девушкой, которая мне не очень нравится. То есть, мне нужно, чтобы она мне очень нравилась. А иначе я как бы теряю к