Я еще поторчал там, извиняясь и пытаясь вытянуть у нее прощение, но какое там. Она твердила, чтобы я ушел и оставил ее в покое. Так что, в итоге, я так и сделал. Пошел и забрал свою обувь и манатки, и ушел без нее. Это я зря, но меня уже все порядком достало.

Если хотите знать, я вообще не знаю, зачем я затеял с ней все это. В смысле, чтобы уехать куда-то, в Массачусетс и Вермонт и все такое. Я бы наверно и не взял ее даже, если бы она сама хотела. Не такой она человек, чтобы брать ее куда-то. Но ужас в том, что я ведь всерьез просил ее. Это просто ужас. Ей-богу, я ненормальный.

18

После катка я как бы проголодался, так что зашел в эту аптеку и заказал сэндвич со швейцарским сыром и солодовое, а затем зашел в телефонную кабинку. Подумал, может, звякну старушке Джейн еще раз и узнаю, не дома ли она. То есть, у меня ведь весь вечер был свободный, и я подумал, звякну ей и, если она уже дома, возьму ее куда-нибудь на танцы или вроде того. Я никогда не танцевал с ней, ничего такого, за все время, что знал ее. Но разок видел, как она танцует. По виду танцорка она очень хорошая. Это было на танцах на Четвертое июля[17] в этом клубе. Я тогда не слишком ее знал и подумал, не стоит встревать в ее свидание. Она встречалась с таким ужасным типом, Элом Пайком, который учился в Чоуте[18]. Я его не слишком знал, но он всегда околачивался возле бассейна. Он носил такие белые плавки типа Ластекс и всегда нырял с вышки. Целыми днями показывал одно и то же паршивое полусальто. Ничего другого не умел, но считал себя большим мастаком. Сплошные мускулы и никаких мозгов. Короче, это с ним Джейн встречалась в тот вечер. Я не мог этого понять. Ей-богу, не мог. Когда мы с ней стали вместе гулять, я спросил ее, как это она встречалась с таким показушным козлом, как Эл Пайк. Джейн сказала, он не показушный. Сказала, у него комплекс неполноценности. Ее послушать, так она сочувствовала ему или вроде того, и она не прикидывалась. Серьезно. Вот, что в девчонках смешно. Каждый раз, как назовешь какого-нибудь откровенного козла – явного подлеца или задаваку и все такое, – назовешь при девчонке, она тебе скажет, у него комплекс неполноценности. Может, и так, но это не значит, что он не козел, на мой взгляд. Девчонки. Никогда не знаешь, что они подумают. Как-то раз я устроил свидание соседке этой Роберты Уолш с одним моим другом. Боб Робинсон его звать – вот, у кого действительно комплекс неполноценности. По нему было видно, что он очень стыдится своих родителей и все такое, потому что они говорили «евоный» и «ейная», и все в таком духе, и были не очень богаты. Но он не был козлом или кем-то таким. Очень хороший парень. Но эта соседка Роберты Уолш невзлюбила его. Она сказала Роберте, что он слишком задавался, а почему она решила, что он задавался, это потому, что он обмолвился ей, что был капитаном дискуссионного клуба. Из-за такой мелочи она решила, что он задавался! Беда с девчонками: если парень им нравится, каким бы он ни был козлом, они скажут, у него комплекс неполноценности, а если не нравится, неважно, какой он хороший парень, или какой у него комплекс неполноценности, они скажут, что он задается. Даже умные девчонки так делают.

Короче, я снова звякнул старушке Джейн, но никто не отвечал, так что я повесил трубку. Затем пришлось пролистать адресную книгу, чтобы понять, на кого я, блин, могу рассчитывать вечером. Но проблема в том, что в моей адресной книге всего человека три. Джейн и этот мистер Антолини, который был моим учителем в Элктон-хиллс, и номер отцовской конторы. Все время забываю записывать людей. Значит, что я в итоге сделал, я звякнул старику Карлу Люсу. Он окончил Вутонскую школу, когда я уже ушел оттуда. Он года на три старше меня и не слишком мне нравится, но он из этих завзятых интеллектуалов – интеллект у него был выше всех среди вутонских ребят, – и я подумал, вдруг ему захочется пообедать со мной где-нибудь и побеседовать малость на интеллектуальные темы. Иногда его прямо озаряет. Вот, ему я и звякнул. Он теперь учится в Колумбии, но живет на 65-й улице и все такое, и я знал, что он будет дома. Когда он взял трубку, он сказал, что пообедать со мной не вырвется, но готов стаканчик пропустить в десять в баре «Плетенка», на 54-й. Кажется, он неслабо удивился, услышав меня. Как-то раз я назвал его толстожопым показушником.

Мне нужно было порядочно времени убить до десяти, и что я сделал, я пошел смотреть кино в Радио-сити. Это наверно было худшее, что я мог сделать, но это было рядом, и я не мог придумать ничего другого.

Когда я вошел, начался чертов дивертисмент. Рокеттс[19] выделывались по полной, выстроившись в ряд и держа друг дружку за талию. Публика хлопала как бешеная, и какой-то тип позади меня повторял жене: «Знаешь, что это? Это слаженность.» Я подыхал с него. Затем, после Рокеттс, выкатился тип в смокинге на роликах и стал кататься под горкой из столиков, и травил байки при этом. Он очень хорошо катался и все такое, но особой радости я не испытывал, потому что все время думал, как он тренируется, чтобы вот так раскатывать по сцене. Чушь несусветная. Наверно, я просто был не в настроении. Затем, после него, началась эта Рождественская пантомима, которую в Радио-сити каждый год дают. Все эти ангелы стали подниматься в ложах и везде, ребята повсюду таскали распятия и все такое, и вся эта орава – их там тысячи – пела как бешеная «Приидите, верующие!» Большое дело. Знаю, считается, что это адски религиозно, очень красиво и все такое, но я не вижу ничего религиозного или красивого, господи-боже, в ораве актеров, таскающих по всей сцене распятия. Когда они закончили и снова стали убираться в ложи, видно было, что им не терпится покурить или вроде того. Я смотрел это со старушкой Салли Хейс