— И хозяин ничего не узнает? — прошептала я. — Это же катастрофа! А безопасность государства? Этак можно все военные секреты узнать!

Ваня с хрустом потянулся и начал вертеть шеей.

— В хорошо защищенный угол не так-то легко пролезть, а вот к обычному дебилино запросто. Хотя любую защиту можно сковырнуть. Но тебе зачем столько знать? Запомни две штуки: ушла из компа, выплыви из сети, отключи Интернет. И никогда не вскрывай никаких писем от незнакомцев! Просто, но помогает.

Я вскочила и, забыв поблагодарить Ивана, бросилась на второй этаж в свою спальню. Желание прямо сейчас, немедленно, сию секунду позвонить Кузе толкало меня в спину железным кулаком.

Из сна меня вырвал громкий звонок телефона. Я подскочила, схватила трубку и осипшим голосом спросила:

— Манюня, все в порядке? Который час в Париже?

— Машка дрыхнет, — ответил Кузя, — во Франции четыре утра, у нас шесть.

— Фуу, — выдохнула я, — ненавижу ночные звонки.

— Почему? — задал глупый вопрос Кузя.

— Пугают, — прохрипела я. — Как-то не принято сообщать людям после полуночи хорошие вести. Тебе кто-нибудь звонил в два часа с известием: «Кузенька, ты выиграл в лотерее миллион»? С радостной информацией подождут до утра.

Кузя издал звук, похожий на хрюканье.

— Шесть часов уже утро. Если не хочешь по ночам болтать, выключи трубку.

Я завернулась в одеяло.

— Ага, а вдруг что-то важное пропущу, потом себя изругаю.

— Наилучший образец женской логики. Боюсь звонков по ночам, но не хочу отключать телефон, боюсь пропустить известие, которое боюсь услышать, поэтому не отсоединяюсь от сети, но продолжаю бояться звонков по ночам. Супер. Ладушки. Пока.

— Эй! Зачем ты меня разбудил? — возмутилась я.

— Хотел рассказать, какую рыбу я добыл из садка Булгакова, но ты, похоже, не выспалась, вот я и отложил беседу, — заботливо произнес Кузя.

— Издеваешься? — зашипела я. — Немедленно вываливай, весь сон пропал! Если разбудил, говори. Ты смог влезть в ноут к психиатру?

— Ну да, — ответил парень. — У этого Владимира одни рабочие файлы, ничего личного.

— Меня это не удивляет, — перебила его я, — психотерапевт использует ноутбук исключительно для хранения историй болезни.

— Нет личных писем, поздравительных открыток от приятелей, фото с вечеринок, — словно не слыша меня, бубнил мой помощник, — так не бывает.

Я повысила голос:

— Булгакова интересует исключительно профессиональная деятельность. Ты обнаружил следы Ирины Соловьевой?

— Да, — подтвердил Кузя.

— Озвучивай по порядку, — приказала я и легла на бок, — я вся сплошное внимание.

Некоторое время назад Ирина Соловьева обратилась к Егору Булгакову. Психотерапевт после первой консультации завел на нее карточку, в которой указал: «Повышенная тревожность. Страх. Нежелание общаться с людьми. Сильные боли в голове, желудке, ночные судороги в ногах. Была обследована в поликлинике, диагноз: здорова, легкое переутомление. Выражает желание покинуть Москву, „уйти, куда глаза глядят“, тяготится общением с дочерью, оценивает материнство как каторжный труд. Эмоционально закрыта, находится в оборонительной позиции по отношению ко всему миру. Увлечений нет, работу не любит, это лишь способ заработка. На предложение сменить службу ответила: „Поздно. В моем возрасте умирать пора. Я заслужила наказание, мне его следует покорно нести“. Огромное недовольство жизнью. В результате лечения хочет: „Быть как все, навсегда забыть о своих ошибках (что и когда совершила, рассказывать отказалась), полюбить дочь так, как любят детей все родители“. Определена в группу. Состав: Светлана Кускова, Алена Новгородцева, Евгений Красюк, Любовь Малахитова (мало мужчин).

Первое занятие. Кускова откровенна (см. записи в карте). Новгородцева насторожена. Красюк смущен (нужны еще мужчины. Пока подходящих нет). Малахитова показалась мне неадекватной (наркотики?). Соловьева отмалчивалась, ее испугала откровенность Новгородцевой, которая рассказала о желании убить сына, на контакт не шла, ощущала дискомфорт».

И так пять занятий. Не получалось у Егора Владимировича с Ириной, остальные откровенничали, она — нет. Каждый член группы рассказывал о себе, Соловьева попросила быть последней в очереди, у них по одному занятию на человека отводилось. Все высказались, в пятницу предстояло признаваться Ирине, а она не явилась к Булгакову.

Я опять села.

— То есть как не явилась?

— Ничего удивительного, — ответил Кузя, — поход к психотерапевту дело добровольное, не всякому по душе. Может, ей не хотелось прилюдно душевно обнажаться, одногруппники не понравились, или Булгаков излишне давил, торопил ее, вел себя бесцеремонно.

— Егор Владимирович производит впечатление деликатного человека, — не согласилась я. — Он словно родом из девятнадцатого века, сейчас таких воспитанных людей очень мало осталось.

— Ты когда родилась? — неожиданно поинтересовался Кузя. — В тысяча восемьсот каком?

— Спасибо за комплимент, но должна тебя разочаровать, — парировала я, — первые две цифры в моем паспорте один и девять!

— Тогда откуда ты знаешь, какими были люди прошлых веков? — стал занудничать Кузя. — Обожаю заявления вроде «во время Столетней войны воины носили ботфорты». Ау, ты тогда жил, сам это видел?

— Давай прекратим обсуждать не относящуюся к делу тему, — попросила я, но Кузя разошелся:

— Мало выглядеть профессором, разговаривать, как академик, носить очки. Надо быть по сути таковым. Народ глуп. Видят мужика в военной форме с генеральскими погонами, слышат, как он об оружии рассуждает, и делают вывод: «О! Это главнокомандующий».

Тупицы! Считали внешний ряд. В голову не приходит, что китель и знаки отличия можно купить. Да я тебе любой документ за короткий срок сварганю. Желаешь получить удостоверение президента земного шара? Только моргни. В общем, мне этот твой Егор Владимирович не понравился.

Конечно же, у меня возник вопрос:

— Почему?

Ответ был замечателен:

— Потому что не понравился.

И этот тип упрекает женщин в отсутствии логики!

— Слушаешь или дрыхнешь? — неожиданно рассердился Кузя.

Я попыталась пошутить:

— Внимаю тебе, затаив дыхание.

Но, похоже, Кузя нынче встал не с той ноги.

— Нет, ты сопишь, как больная спящая собака.

Ну пожалуйста! Вот вам новое милое заявление.

— Говори, наконец, по делу! — потребовала я.

— Пытаюсь, да кое-кто не дает, — возмутился Кузя, — я всю ночь по сети ныкался, не спал, не ел, не пил.