Я замела хвостом:

— Ты лучше всех! Самый умный!

— И внешне вполне приятный, — уже ласковее добавил собеседник.

— Ален Делон! — опрометчиво подхватила я.

На секунду в трубке повисло молчание, потом Кузя загудел:

— Сидят две бабки на лавке, одна другой говорит: «Маш, помнишь, мы с тобой в шестидесятых мечтали походить на Брижитт Бардо?» «Ох, было, Танюша, — отвечает вторая, — но недотягивали до нее по линии лица, волос, фигуры и бюста». — «Радуйся, Маня, — заявляет Таня, — я в журнале увидела сегодняшнюю фотку Бардо, мы теперь точь-в-точь, как она». Что, все так плохо? Я напоминаю Делона? Да он смахивает на Горлума! Весь в морщинах!

— Ты точь-в-точь молодой Ален Делон! А еще юный Шварценеггер и Бред Питт десятилетней давности, — заверила я.

— Уже легче, — успокоился Кузя, — ну, хорошо. Я говорю, а ты молчишь. О’кей? Ненавижу пение дуэтом.

— У тебя никогда не будет более внимательного слушателя, — пообещала я.

Уж не знаю, почему Булгаков не понравился нашей компьютерной ищейке, но Кузя решил покопаться в биографии Егора Владимировича и узнал подробности его жизни.

Егор стал заниматься психологией, потому что вырос в семье известного психиатра. Владимир Егорович, потеряв вследствие несчастного случая жену, сам воспитывал сына. Мальчик постоянно находился рядом, следовал за отцом тенью. А потом ребят стало двое. Владимир Егорович взял в дом Костю Грекова, сына своего лучшего и, похоже, единственного друга. Вокруг старшего Булгакова вечно крутилась толпа прихлебателей, и тех, кому нравился гостеприимный, обласканный властями академик, хватало. Но по-настоящему близкий человек был один — Павел Иванович Греков. Ну не мог Булгаков позволить, чтобы его сын очутился в приюте. Костя тоже стал тенью приемного отца. Нет, Владимир Егорович не усыновлял его, тот остался Грековым и «Павловичем» по отчеству. Доктор наук оформил опекунство.

Костя и Егор были неразлучны, оба поступили на только что открывшийся психфак МГУ, выбрали специальность «медицинская психология» и учились на одни пятерки. С третьего курса научным руководителем всех работ и в конце концов диплома Грекова стал старший Булгаков, он же рекомендовал Костю в аспирантуру и стал куратором его кандидатской.

А вот Егору такой чести не досталось. Он не прибился ни к одному профессору и начал писать диссертацию на год позже Грекова. Более того, Костя обучался в очной, а Егор в заочной аспирантуре. Родному сыну академика приходилось намного труднее, чем опекаемому его отцом Грекову. Строго говоря, когда Константин стал закладывать фундамент своей научной карьеры, он уже формально вышел из-под крыла доброго дяди Володи, но тот до самой смерти его опекал. Егор же сначала устроился на работу в простую поликлинику, а потом взялся за науку.

Чтобы предстать в конечном итоге перед ученым советом для защиты кандидатской, необходимо иметь публикации в профильных журналах. Но кому нужны размышления вчерашних студентов? В советские годы опубликоваться было огромной проблемой, и решить ее аспирантам помогали научные руководители, которые поступали просто: указывали в своей статье двух авторов. Допустим, академика В. Е. Булгакова и никому пока не известного К. П. Грекова. Владимир Егорович тянул Костю за уши, у парня через два года учебы в аспирантуре вышла брошюра. Ясное дело, в соавторстве с добрым опекуном. Сразу оговорюсь: Владимир Егорович активно писал свои труды и не нуждался в очках за счет своих студентов, просто помогал Константину.

С Егором опять получилось иначе. У него на момент представления диссертации имелась всего пара статеек в каких-то никому не известных изданиях, что-то вроде «Журнала философии города Пырск». Отец не принимал никакого участия в научной судьбе родного сына. Все это выглядело странно. Кое-кто может сейчас воскликнуть:

— Владимир Егорович не желал упреков в семейственности, не хотел, чтобы за сыном тянулся шлейф «мальчик при папаше».

Но ведь академик мог хотя бы попросить кого-нибудь из членов редколлегии «Вестника МГУ» или других весомых изданий опубликовать статьи Егора. Психиатра любили, уважали, его побаивались, ему бы непременно пошли навстречу. Но нет, родному сыну приходилось пробиваться самостоятельно.

Последнее, что успел сделать опекун для Кости, — это пристроить его на теплое местечко в научно-исследовательский институт, а Егор остался штатным психологом в простой районной больнице.

Молодые мужчины стали подниматься по карьерной лестнице. Они не были родными братьями, но их судьбы оказались очень похожими. Оба не обзавелась семьями, не завели детей, стали докторами наук, профессорами, открыли обширную психотерапевтическую практику. Костя работал в разных госструктурах, одно время он заведовал лабораторией, пытался перевоспитывать преступников. Греков опубликовал книгу с коротким названием «Судьба». В ней рассказывал о том, как, набрав группу рецидивистов, мужчин и женщин, вернул их всех к нормальной жизни. Четверо уголовников были отобраны из разных колоний, доставлены в Москву и отданы в руки психолога. У каждого его подопечного за плечами было несколько ходок, они считались отбросами общества, но благодаря усилиям Грекова превратились в нормальных граждан. К сожалению, успех Константина остался незамеченным, эксперимент начался в середине девяностых годов — не самое лучшее для России время. Состоялся он исключительно благодаря одной чиновнице, Галине Петровне Мартынюк. Чем Костя подкупил Галину, осталось неизвестным. Но дама, несмотря на то что страна разваливалась, как карточный домик, смогла пробить бюрократические препоны и добиться для Грекова финансирования.

Егор не разделял взглядов названого брата. Он считал, что человек, преступивший закон, никогда не станет благонадежным членом общества. В некотором роде Егор был так же радикален, как и его отец. Подчас сын делал заявления, которые легко могли выйти из уст покойного психиатра. Например, во время доклада на одной конференции Егор сказал:

— Общество напрасно тратит деньги и силы, пытаясь перевоспитать убийц, насильников и воров. Черного кобеля не отмыть добела. А если кобель все же сменит цвет шкуры, то внутри останется черным. Это генетика. Одним суждено стать великими математиками или музыкантами, другим предначертано убивать себе подобных. Нельзя никого хвалить или ругать. Это всего-то игра хромосом. Если мы хотим оздоровить общество, его отбросы должны жить в резервации, им надо запретить размножаться. Зачем содержать стада заключенных на зонах? Лучше бросить все силы на поимку преступников, изолировать их и стерилизовать.

Если успешного завершения эксперимента Кости по перевоспитанию преступников никто не заметил, то выступления Егора наделали шуму. Средства массовой информации начали публиковать статьи о Булгакове. Одни называли психолога «фашистом», требовали его прилюдно расстрелять на Красной площади, другие активно поддерживали профессора и кричали:

— Правильно. Всех преступников надо переловить, закопать и дальше жить счастливо.

Егор неожиданно стал знаменитостью, его звали в теле- и радиопрограммы, брали у него интервью. В конце концов, на одном из каналов узнали, что Булгаков и Греков вместе воспитывались, и устроили шоу с участием ближайших друзей. Телевизионщики ожидали скандала, потирая руки, предполагали увидеть драку двух ученых, чьи научные взгляды кардинально расходились. Но, к их огромному разочарованию, Костя с Егором были очень дружелюбно настроены, сразу заявили, что они лучшие друзья, но это никак не мешает каждому иметь собственные взгляды. Атмосфера накалилась лишь под занавес.