Древняя подняла руки – все шесть, – раскручивая воронку. Купол застонал, по каменному полу пробежали мелкие трещинки. Богиня пока не могла сойти с места, но ещё немного – и она попросту разнесёт в пыль и купол, и стены, и весь монастырь заодно. Дым полностью исчез, и сейчас ловец ясно видел, что удерживает Древнюю – она стояла, как на постаменте, на плоском чёрном камне, от которого волнами расходилась холодная, злая сила. Она не смешивалась с той, что бушевала в воронке, с той, что призывали монахи своими святыми заклятиями. Она была – сама по себе, и неожиданно напомнила ловцу ловушку из тёмных кристаллов… Откуда святые отцы взять могли этакую штуковину, интересно?

Внезапно голову пронзила боль, словно в темя воткнули раскалённую спицу, и сдавленный голос отца Бенедикта велел: «Приготовься». Ярко вспыхнули приугасшие было серебряные линии под ногами. Голоса грянули оглушительно, до ломоты в костях, – и сила, рассеянная было Древней, вновь начала собираться в магических фигурах покоя. Это ненадолго, решил Эварха, пока богиня не опомнилась и не убила ещё парочку святых магов – их последний отчаянный рывок. Звезда под ногами разгорелась яростным белым светом, таким ярким, что ему пришлось прижмуриться. И тут – снова резкая боль в темени: «Давай!»

Ловец с оттягом полоснул себя по левому запястью, перечёркивая оставшиеся целительные руны. Перестарался – вместо капель на пол потёк тонкий тёмный ручеёк, а сам Эварха зашипел сквозь сомкнутые зубы. Звезда впитывала кровь без остатка, и свет её менялся, становясь будто осязаемым, твёрдым. «Что мне дальше-то делать? – ловец поддерживал правой рукой левую. – Хватит, наверное? Или ещё? Я так кровью изойду!»

Свет звезды сделался почти материальным, а потом – ударил вверх, обжигая ловца. И сразу – словно невидимые руки перехватили его, скрутили, изваяли подобие ослепительного копья, нацеленного на Древнюю. Кровь продолжала литься на фигуру, и наконечник сияющего копья зарделся багровым. Эварха аж задохнулся от хлынувшей на него силы.

Древняя взревела. Она, без сомнения, почуяла гибельное заклятие и торопилась ответить – ветер задул так, что стало трудно дышать. То и дело ловца било мелкими предметами, взметёнными бурей, – весьма чувствительно било, а он никак не мог защититься. Он стоял, придерживая раненое запястье, а перед ним плавало в воздухе ослепительное, сотканное из магии копьё; словно сквозь вату слышался голос отца Бенедикта: «Всем держать поток! Концентрируйтесь! Primus! Все вместе! Secundus! Не теряйтесь!»

На счёт три, очевидно, должен был последовать удар, но Древняя опередила. Она поймала поднявшуюся в воздух жаровню, из которой давно высыпалось тлеющее содержимое, и ловко метнула тяжелую чашу на ножках – и не в Эварху, а в отца Бенедикта, правильно угадав, кто главный в этой атаке.

Жаровня ударила священника в грудь. Отец Бенедикт взмахнул руками, рухнул навзничь и остался лежать неподвижно – а сила, собираемая при помощи крови ловца, внезапно замигала, поток ослабел. Копьё поблёкло, растворяясь в буре.

«Эварха, сын мой… – слабый, на грани слышимости голос. – Возьми его. Ударь. Только ты знаешь куда».

– Но я не вы! – завопил ловец.

Визг ветра был ему ответом.

Дело решали мгновения. Блёкнущее копьё висело в воздухе прямо перед ловцом, но даже сейчас он не решался взять его в руки.

– Черепушка! – рявкнул Эварха. – Помогай, сожри тебя мертвяк!

Череп в перстне оживился, словно того и ждал. Глазницы вспыхнули ослепительно-алым, свет, словно кровь, засочился из костных швов, между зубов, из носовых отверстий. Ловец почувствовал, как кисти рук потеплели, левое запястье перестало ныть. Пальцы окутались тонким призрачным сиянием.

Что за чародейство ожило в кольце, ловец не знал и знать не хотел. Но зато сейчас он мог исполнить то, о чём просил отец Бенедикт.

Осторожно, словно касаясь тончайшего стекла, Эварха сомкнул пальцы на древке сияющего копья. Кожу обожгло одновременно холодом и жаром, по руке вверх побежали болезненные мурашки; ловец ощутил, как магическое оружие жадно потянулось к крови, всё ещё сочившейся из пореза. Наверное, выпило бы совсем, когда б не перстень!

Ловец помнил, куда когда-то попали брызги его крови – на щёку Древней богини, на её висок, на уголок рта. И сейчас, хоть она и сменила облик, он должен был ударить именно туда. Кровь притянет кровь, сила пробьётся, и тогда – тогда всё это представление наконец будет закончено. Он замахнулся, копьё пошло вверх, череп в перстне помогал сконцентрироваться – Эварха ясно увидел бледные пятна на лице Древней; пятна, оставшиеся от его крови.

Богиня в долгу не осталась: зарычала и, защищаясь, обрушила на ловца всю ярость поднятой ею бури. Они сшиблись – копьё, свитое из магии Спасителя и крови ловца, и смертоносный шквал, поднявший в воздух всё, что могло подняться. Эварха упал, прикрывая голову руками, но то ли его защищала магическая фигура, то ли волшебный перстень – он отделался только ушибленным плечом, в которое угодил обломок медной рамы купола, а вокруг били в пол, словно стрелы, осколки стекла, светильники, жаровни, какой-то горящий мусор и каменная крошка. Как он остался жив в этом хаосе – уму непостижимо. Однако копьё, свитое из магии, ушло в полёт и легко пронзило все материальные препятствия. Кровь притягивала кровь.

Мгновение спустя монастырь сотряс невероятной силы вопль, визг, способный раскалывать камни. У Эвархи чуть голова не лопнула – он скорчился на полу, зажимая уши ладонями. Ветер мгновенно стих, оставшиеся осколки и обломки дождём валились на пол, так что ловцу пришлось вторично прикрывать голову руками. Белые монахи, однако, стояли неколебимо, хотя сутаны их были порваны и многие испятнаны кровью. Они держали кольцо силы, и гигантская магическая фигура, выложенная на полу зала, ярко засветилась белым – сложнейшие переплетения, символы, дуги и руны заработали так, как должны были работать. А Древняя…

Копьё пробило ей голову, войдя в левую щёку. Магия уже рассеялась, но место удара пылало белой огненной кляксой на чёрном лице. Черты исказились мукой, все шесть рук судорожно скребли по телу, словно в агонии. Она изогнулась, забилась, завертелась на месте, вновь испустила полный боли вопль – правда, куда тише. Похоже, даже упасть богиня не могла – заклятия чёрного камня удерживали её в вертикальном положении.

Монахи плели свои чары – не торопясь, но и не медля. У Эвархи внутри всё дрожало от этого слитного пения, от этой тянущей жилы магии. Да уж, куда до них той сирене, пожирательнице кораблей… Однако отец Бенедикт всё ещё недвижимо лежал там, где на него обрушился удар, среди груд обломков и мусора, а ловец не решался выйти из своей звезды, чтобы не нарушить плетущегося заклятия. Теперь оно сделалось зримо – словно белёсый саван, ткалось прямо в воздухе, охватывая богиню с головы до пят, а пылающее белое пятно от удара расползалось, захватывая лицо, и тускло светилось сквозь пелену магии. Богиня перестала биться, обхватила себя всеми руками, вытянулась, запрокинула голову, словно умирающий, и испустила долгий, полный муки, стон. Она немного уменьшилась, но всё ещё сильно превосходила ростом человека; а белёсый саван охватывал её всё плотнее, прилипал, наматывался, и вот уже под ним невозможно было узнать многорукую богиню. Звёзды, окружности и символы вокруг вспыхивали и гасли в определённом ритме, направляя силу, воздух потрескивал от напряжения, монахи делали своё дело, и, несмотря на хаос вокруг, выглядело это весьма величественно – хотя и жутковато. И никто не сдвинулся с места, пока не угасла последняя многолучевая звезда, и сила не вернулась к своему обычному течению.