Однако вот прозрачная тропа свернула, и под ногами открылось истинное чудо. Из горной гряды вырастал огромный замок не замок, крепость не крепость – цитадель, спиралью стен обвившая склоны, пробившая их бойницами и вознёсшая на шпиле превыше горных пиков косой Спасителев крест. Эварха видел многочисленные внутренние дворики, склады, молельни, мастерские, курившиеся дымом печей, конюшни, а посередине – громадный стеклянный купол в частом медном переплёте, словно выпуклый громадный глаз. Что у них там, оранжерея, что ли?..

– Монастырь Всех Сил Святых! – Отец Бенедикт старался перекричать разыгравшийся на высоте ветер. – Одно из двенадцати чудес Игниса!

И вот под ногами уже твёрдая земля, пахнущая пылью и зноем, горная крутая дорога, и сверху от громады монастыря несутся знакомые звуки: стук копыт, скрип колодезного ворота, чьи-то окрики, стройное пение… Эварха, даром что спешил, вздохнул с облегчением. Междумирье он не любил – не для людей оно, а в мир сойдёшь, и сразу на душе спокойнее.

Исполинская цитадель нависала над дорогой, закрывая полнеба. На скале, чуть в отдалении, Эварха заметил косой каменный крест со стрелой – явно очень старый, весь выщербленный. Отец Бенедикт перехватил его взгляд, пояснил:

– Здесь с незапамятных времён живут отшельники нашего монастыря, те, кто от мира совсем уходит, дабы постичь суть Спасителя и путей Его. К ним стремятся за советом многие сильные, но не всех принимают они… О, а вот и брат Августин! Доброе предзнаменование!..

Последнее он воскликнул с искренним изумлением. Эварха поднял взгляд – рядом с древним крестом стоял худой, прямой как палка монах, облачённый в очень светлую, почти белую сутану. Ловец привык думать, что отшельник – непременно иссохший старец с бородой до колен, но этот был молод и бороды не носил вовсе. Длинные волосы трепал горный ветер, худое лицо – исполнено светлой, всё понимающей печали. И силой тянуло от него – белой, ослепительной силой. Ловец аж попятился.

Отец Бенедикт и остальные дружно склонились и осенили себя Спасителевым знаком – с пальцев соскакивали белые вспышки. Эварха поклонился, но Знаком себя осенять не стал. А брат Августин вдруг поднял руку и благословил их всех – так, что Эварху осыпало ворохом колючих искр.

Ловец встряхнулся, опасаясь, не повредит ли благословение нанесённые целителем руны. Их и так-то осталась едва половина! А то кто их знает, этих отшельников – снимет заклятие, и что ему потом делать?

Брат Августин ещё мгновение смотрел на ловца и его спутников не то с сожалением, не то с печалью, а потом резко развернулся и исчез – только светлые одежды мелькнули среди скал.

– Тебе несказанно повезло, добрый ловец, – отец Бенедикт наконец поднял голову. – Редко кто даже из нас, недостойных слуг Спасителя, удостаивается благословения святого отшельника, а уж из мирян и вовсе единицы. Чувствуешь ли благодать святого пламени?

Эварха пожал плечами – вроде как нет, хотя на самом деле идти стало легче, рассеялась дневная усталость и на душе посветлело, словно кто-то вдохнул в него надежду. Какая такая надежда, прикрикнул Эварха сам на себя, вся надежда твоя на быстрые ноги да на хитрую голову, а больше ни на что!..

Отец Бенедикт усмехнулся:

– Ты не привык верить, добрый мой ловец, в том твоя беда. Позволь себе хоть раз довериться Спасителю – и увидишь, насколько легче станет жизнь! Пойдём, нам осталось совсем немного.

В крепость они попали через настежь распахнутые громадные ворота. Стражи святые отцы не выставляли, но врата содержали в отменном порядке – ни следа ржавчины, ни отошедшей доски. Впрочем, при таком благостном пейзаже, какой он видел сверху, в страже у ворот нет никакого смысла.

Едва они вошли на просторный монастырский двор, к ним тут же кинулись монахи в серых сутанах. Тележку с Древней куда-то сразу же укатили, отец Бенедикт пошёл за ней, на прощание ободряюще улыбнувшись Эвархе. Ловца и остальных повели кривыми улочками внутри монастырских стен, где поместился, оказывается, целый город. Эварха с любопытством обозревал тесно прилепившиеся друг к другу мастерские, жилые кельи, часовенки; башни и башенки, прихотливо извивающиеся крепостные стены с бойницами, перекинутые от яруса к ярусу подвесные мостики и крытые переходы. «От кого они тут обороняются? Или когда-то оборонялись? Неужели в их драгоценном Игнисе у Спасителя ещё остались враги?»

– Скажи мне, брат Магнус, а против кого это всё?..

Монашек поднял на него безмятежный взор.

– Ни против кого, конечно же; сия твердыня – символ, сын мой. Стены и башни – суть сама Вера, дабы каждый узрел, какова сила Спасителя. Врата, однако, твердыни сей всегда открыты, дабы каждый, кто уверует, мог беспрепятственно войти сюда. Но если явятся Отступники, они не пройдут и не осквернят сей твердыни, ибо такова есть воля Спасителя…

– Отступники? – удивился ловец. – Неужели есть такие в вашем Игнисе? Мне показалось, вера ваша тут всемогуща…

– Вера в Спасителя по сути своей всемогуща, – обиделся брат Магнус. – Но воля человеческая слаба! Отступники есть везде, ибо в каждом сердце от рождения тлеет зерно сомнений с колебаниями… Я прощаю тебе невежество, сын мой. Но прими веру истинную, тогда и ответы все получишь. Не сразу, но получишь.

Провожатый – тщедушный послушник в сутане почти что чёрного цвета – открыл двери небольшой трапезной. Там ждал скромный обед – правда, только после долгой молитвы Спасителю, так что ловец весь извёлся, глядя на миски с густым овощным варевом. Больно уж надоело в походе сухомятку жевать…

После обеда всех развели по кельям на отдых. Ловец вытянулся на жёсткой, укрытой тощим стёганым покрывалом, лежанке, и вдруг почувствовал себя таким умиротворённым, каким не бывал давным-давно. Словно вся его жизнь, полная опасностей и дорог, ему только приснилась; словно после долгого и многотрудного путешествия он наконец вернулся домой.

«Чем они меня тут напоили?» – успел подумать Эварха, прежде чем провалился в сон.

Разбудил его грохот. Лежанка ходила ходуном, пол и стены тоже. Ловец, не понимая, что происходит, вскочил, больно ударился о выступ стены и только тогда окончательно проснулся.

Стояла тьма хоть глаз выколи. В полукруглом оконце под потолком слабо переливалось небо, усыпанное густой звёздной пылью. Грохот, сотрясший монастырь, утихал, откуда-то слышались частые, дробные, но куда более слабые удары.

Эварха не был высокоучёным магом, но природные способности имел, кое-что знал – иначе не стал бы лучшим «ловцом всякоразличных тварей» Вольного города и ближайших мест». Сила, разлитая окрест – спокойная, сияющая сила Спасителевых храмов – сейчас возмутилась, как море в шторм. Что-то у святых отцов явно идёт не так – как бы не пришлось сматывать отсюда удочки, не получив расчёта!

Не успел ловец подхватить заплечный мешок, как занавеску, заменявшую в келье дверь, отдёрнул сам отец Бенедикт. Эварха едва узнал его – и не только по причине темноты; всегда скупой в движениях, сдержанный священник едва держался на ногах и запыхался, словно бежал от самих Пустошек.