– Но ведь корону так и не нашли, – напомнила Татьяна, – если все-таки предположить, что она у Марка была.

– Не нашли, – подтвердил ведущий артист труппы.

Ветрова с подозрением посмотрела на Вилли.

– А ты ведь провел с ним последние годы… И ты такой богатый…

Хозяин отеля даже покраснел, и ему это шло, как отметила Груня. Впервые он не выглядел столь бледным.

– Я? Да. И Марк жил у меня. Но про какую-то корону я услышал впервые только сейчас.

– А кто тебе поверит? Небось за реликвию и приютил старика? – продолжала Таня с видом и тоном следователя.

Аграфена не выдержала и рассмеялась.

– Да она шутит! Издевается над тобой! Это же – актеры!

Вилли вытер лоб салфеткой.

– Меня еще никто не обвинял в корысти. Я имею состояние больше стоимости любой короны в несколько раз. Она мне не нужна, честное слово.

– Ладно, верим. Стопроцентно ведь не доказано, что ее стибрил Марк, – отмахнулась Татьяна.

– То, что он театр отдал Эдику, пострадавшему в той мутной истории, как раз косвенно доказывает, что Марк виноват и корона была у него, – не согласился Николай Еремеевич. И подмигнул Тане, своей давнишней подруге: – Но что характерно: парень-то заволновался!

– Он не по этой части! – вступилась за Вилли Груня. – Вот если у кого надо вызвать ревность, подтвердить, что спал ночью с одной женщиной, а вчера спал с другой, то это к Вилли. Таким способом, на спор, можно сколотить неплохое состояние.

Татьяна захихикала. А Николай Еремеевич пробубнил:

– Не будь злобной стервой… Давайте – за нас, за прекрасный вечер!

– Давайте! Чин-чин!

– А я вот все же думаю выполнить последнюю просьбу Марка. А то, смотрю, грехов на нем – хоть отбавляй! – вздохнула Груня. – Чтобы душа его не мучилась, написать портреты его пожилых родственников, раз уж он так того хотел.

Вилли резко поперхнулся шампанским, и Таня кинулась к нему на помощь. Поколотить кого-то по спине было для нее сущим удовольствием. На сей раз она уже Николая Еремеевича просить не стала, сама постаралась.

– Ты чего? – спросила его удивленная Груша.

– Так, ничего… Небольшая проблема – родственники-то уже давно похоронены. Они умерли друг за другом от старости, ненадолго пережив друг друга.

– Я знаю, ты говорил, – кивнула Аграфена. – Ну и что?

– Ты не знаешь самого интересного: у меня нет их фотографий. Остались только изображения на памятниках. Так что я не знаю, с чего ты станешь свои портреты писать.

Все замолчали. А потом Николай Еремеевич разразился громким хохотом – не совсем нормальным смехом пьяного человека.

– Вот подвезло нашей Груне! Прямо «Этюд в багровых тонах»… Придешь на кладбище с мольбертом и будешь писать пейзажик с натуры. Обстановочка замечательная, спокойная. Сядешь на пригорочке и работай себе. Хорошо! Свежий воздух, могильные плиты…

Аграфена с неприязнью посмотрела на его улыбающееся лицо и надулась.

– Тоже мне проблема! Я сфотографирую и напишу дома.

– Нет, лучше с натуры! – не унимался артист. – Только там ты поймаешь нужное вдохновение!

Дальнейший ужин прошел без происшествий. Николай Еремеевич, правда, закончил его в своем репертуаре – уснул, упав лицом в тарелку. Но с помощью Вилли и обслуживающего персонала был отбуксирован в свой номер.

Аграфена пребывала в каком-то нервном возбуждении уже с утра. Ее просто трясло и колотило. Вилли сразу это заметил. Ночевали они в его апартаментах. В разных комнатах, естественно. Ни веселые истории хозяина отеля на завтрак, ни сам великолепный завтрак, ни прекрасная погода не могли вывести художницу из задумчивости и какого-то нервного, томительного ожидания.

– Думаешь о премьере? – догадался Вилли.

– Вот чувствую – что-то будет. Скандал какой-нибудь грандиозный. И завтра мы все с позором вылетим отсюда.

– Меня другое волнует, – хмуро повесил голову Вилли. – Понимаешь, билеты не продались. Кто вообще будет взирать на триумф или позор труппы? Подвел меня один человек – пообещал, что все возьмет под контроль, чтобы я не волновался. А сегодня заявил: не взяли билеты.

– И что делать?

– Я обещал – я сделаю. Сейчас поеду в одно благотворительное общество и подарю их подопечным билеты, чтобы только пришли. Но пусть это останется между нами!

– Само собой. Но про баснословные гонорары, конечно, придется забыть, – уточнила Аграфена.

– Я лично оплачу билеты, и это тоже между нами… Только сейчас я вынужден уйти, чтобы успеть все к вечеру. Ты останешься одна. Ничего?

– Конечно, ничего. Ты же уходишь ради благого дела. Вообще, Вилли, спасибо тебе большое за все, что ты делаешь для нас. А ведь совершенно не обязан возиться с нами.

– Больших хлопот ваша труппа мне не доставляет. А ты, Груня, самая удивительная женщина, что я видел. И ради тебя…

Глаза мужчины как-то странно загорелись, и Аграфена почему-то испугалась, что он ее сейчас поцелует. А также испугалась за себя. Потому что чувствовала, как ее к этому мужчине тянет. Ох, какая у нее случится реакция после стольких лет «застоя» в объятиях такого красавца… Поэтому Груня шарахнулась от Вилли.

– Извини… – огорчился тот.

– Ничего… Это ты меня прости. Как-то все быстро, я не готова…

– Понимаю. Я готов ждать, сколько тебе потребуется, – ответил он ей совершенно серьезно.

Груша улыбнулась.

– С тобой всегда так надежно?

– Думаю, что-то переосмыслил в последнее время. А в молодости сам на себя не положился бы…

– Вилли, а пока тебя не будет, я могу съездить на кладбище? Хочу посмотреть на то, что мне уготовано написать?

– Ты и правда намерена это сделать? – удивился Вилли.

– Ну, не знаю, что и сказать. Просьба Марка странная, и вообще все происходящее странно… Только дай мне в сопровождающие кого-нибудь русскоговорящего.

– Хорошо, Груня, как скажешь. Тебя отвезет один из моих подручных по отелю, Дилан. Он будет на черной «Ауди» перед входом в отель. Только прошу тебя – без глупостей. Будь осторожна и, если что, сразу звони мне.

– Хорошо, Вилли. А…

– Да?

– Скажи, а почему ты так помогал Марку в последние годы? Ведь он для тебя был чужим человеком.

– Я так не считаю. Говорил уже: его любила моя мама, он был неплохим отчимом. К тому же я вообще не привык отказывать людям, нуждающимся в помощи.

– Это я знаю! Мы всей труппой сидим у тебя на шее и прекрасно себя чувствуем, – усмехнулась Груня и пошла собираться.