6 февраля в церкви Зимнего дворца отслужили панихиду по невинно убиенным. Царским указом все находившиеся в том карауле солдаты были представлены к наградам и денежным выплатам. Этим же указом Александр II повелел «зачислить на вечный пансион» семьи убитых гвардейцев. 7 февраля, несмотря на сильный мороз и опасность нового покушения, он поехал на Смоленское кладбище. Глядя на выстроенные в ряд 19 гробов, горько произнес: «Кажется, что мы еще на войне, там, в окопах под Плевной…»

Халтурин, сбежав, два года скрывался, затем вместе с народовольцем Желваковым убил прокурора Одессы. Оба были схвачены и повешены в ограде одесской тюрьмы.

Европейские газеты потешались над Александром II: якобы император не расстается с револьвером, и убил офицера стражи барона Романа Рейтерна за то, что войдя в караульное помещение Зимнего дворца, увидел, как Рейтерн спрятал что-то за спину. Через короткое время те же газеты писали, что не император, а цесаревич застрелил Рейтерна, увидев дымок у него за спиной, – это была сигарета. Потом англичане оповестили мир об убийстве цесаревичем полковника Вилльома за то, что войдя в караулку дворца, Александр заметил, как Вилльом кинул что-то под стол, – как оказалось, окурок, курить во дворце запрещалось. «Разумеется, историю замяли, семье пострадавшего выплатили компенсацию», – следовал комментарий.

(В мае 1883 года Валуев отметил участие барона Р. Р. Рейтерна в коронации Александра III. 22 января 1886 года дипломат Владимир Ламсдорф встретил полковника Вильома в Гатчинском театре. Произошло как с жертвами Ивана Грозного: дважды казненный Воротынский составил потом первый в истории устав пограничной службы, а отравленная, удушенная, утопленная Мария Старицкая через год после всех своих казней стала женой датского принца Магнуса.)

«В трудные времена мы живем, – записал современник. – Враждебно смотрит на нас вся Европа; страшный упадок финансов; возбуждение разных вопросов без решений почти во всех общественных и административных сферах; ни одного истинно государственного способного человека, который бы здравым смыслом своим и патриотическим чувством помогал государю».

Неудачи не останавливали народовольцев. Имея шпионскую сеть, они знали практически всё, что происходит в семье Александра II. Следующее покушение на царя готовилось на весну при переезде его с железнодорожного вокзала Одессы в морской порт. Но императора задержала смерть жены.

21 мая, приехав из Царского Села, он был поражен ее изможденным видом. Лейб-медик С. П. Боткин не ручался, что императрица проживет еще сутки. Действительно, ночь на 22 мая стала последней для Марии Александровны, она умерла от чахотки. После смерти в ее бумагах было найдено письмо к мужу, в котором она благодарила супруга за счастливо прожитую рядом с ним жизнь, тем самым на смертном одре прощая его. Также были найдены разрозненные листки, в которых императрица выражала свою последнюю волю: «Я желаю быть похоронена в простом белом платье, прошу не возлагать мне на голову царскую корону. Желаю, если это возможно, не производить вскрытия. Прошу моих милых детей поминать меня сорок дней после смерти и по возможности присутствовать на обедне, молиться за меня, особенно в момент освящения Святых Даров. Это самое большое мое желание».

О том, чтобы муж поминал ее, не попросила.

О смерти матери цесаревич узнал на Елагином острове, где временно командовал войсками гвардии и Петербургского военного округа. Был страшно обижен, что отец не послал адъютанта сказать о плохом состоянии матери, и он не простился с ней. Она вообще ни с кем не простилась.

На другой день государь издал манифест о смерти жены: «…Все принятые, по указаниям опытных врачей к восстановлению Её здоровья меры, всё усердие, нежные попечения, внушенные горячею к Ней любовью и живейшею преданностью, оказались, к глубокой горести Нашей, бессильными против недуга, пресекшего драгоценную жизнь Её».

Обмануть своей «преданностью и нежными попечениями» он мог только тех, кто не знал о княжне Долгорукой и прежних его фаворитках.

На похороны съехались короли, королевы, принцы и принцессы чуть не со всего света. Траурное шествие в Петропавловский собор запрудило улицы. Зловеще кидался в глаза очень высокий мужчина в доспехах средневекового рыцаря: забрало поднято, в руке обнаженный меч.

– Святыня дома рухнула, – тихо сказала наследнику фрейлина Толстая.

Александр так же тихо ответил:

– Если бы зашла речь о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что знаю, она была святая.

В последнюю минуту прощания с супругой, государь несколько раз приложил к глазам платок.

После похорон цесаревич с семьей отправился в Гапсель – небольшой городок в Эстляндской губернии. Оценивая поведение Долгорукой во время похорон, Владимир написал ему: «Невыносимо при таких событиях быть связанными с подобными личностями, которые своими низкими сторонами унижают само горе и заставляют поневоле осуждать тех, кого хотелось бы только любить и уважать». Имелся в виду отец.

Жена Владимира негодовала в письме к Александру: «Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, была представлена нам как член семьи. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты… И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, Вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего».

Александр тяжело переживал смерть матери: «Боже, до чего все переменилось с потерей дорогого ангельского существа!»

6 июля, едва лишь прошло 40 дней после смерти жены, император женился на Долгорукой. Венчание состоялось в походной церкви Царскосельского дворца. Вечером того же дня он подписал указ: «Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, Мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом Нашим детям: сыну Нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии. Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов империи и ст. 147 Учреждения императорской фамилии».

В начале августа цесаревич записал: «Обедали мы у папа́ с братьями. После обеда папа́ сказал Минни и мне зайти к нему в его кабинет и тут, когда мы сели, он объявил нам о его свадьбе, и что он не мог дольше откладывать и по его летам и по теперешним грустным обстоятельствам, и поэтому 6 июля женился на княжне