пытаться следовать отцу моему и закончить дело, начатое им. Если бы Всевышний и мне судил ту же участь, как ему, то, надеюсь, вы будете моему сыну так же верны, как моему отцу.

Народовольцы распространяли листовку исполнительного комитета: «Если политика правительства не изменится, революция будет неизбежна! Правительство должно выражать народную волю, а оно является узурпаторской шайкой! Напоминаем Александру III, что всякий насилователь воли народа есть народный враг и тиран!» Александр отказывался признавать народовольцев нормальными людьми.

«Было бы слишком слабым сравнением, если бы я сказал, что мы все жили в осажденной крепости. На войне друзья и враги известны. Здесь мы их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у нигилистов. Каждый истопник, входящий к нам, чтобы вычистить камин, казался носителем адской машины. Три дня тело убитого императора оставалось в его кабинете. Три дня беспрерывно служили панихиды, на четвертый день покойный был перенесен в Большую дворцовую церковь. Бесчисленные огни высоких свечей. Духовенство в траурном облачении. Хоры придворных и митрополичьих певчих. Седые головы коленопреклоненных военных. Заплаканные лица великих княгинь. Озабоченный шепот придворных. И общее внимание, обращенное на двух монархов: одного, лежащего в гробу с кротким, израненным лицом, и на другого, стоящего у гроба» (А. М. Романов).

«Я был в Зимнем дворце во время похорон императора Александра II – вспоминал генерал Сухомлинов. – Вступивший на престол Александр III, мой бывший командир гвардейского корпуса, плакал так, что самые устойчивые в слезах люди не могли удержаться от рыданий».

7 марта перед выносом императора из дворцовой церкви, Долгорукая устроила спектакль: поднялась на ступеньки катафалка, резко сорвала с лица покойного красную вуаль и долгими поцелуями принялась покрывать его лицо; потом припала к бездыханному его телу, «убитая горем», потом вложила в руки Александра II локон своих волос, оформленных венком, и, пошатываясь, спустилась вниз. До нее не доходило, что в православном храме она совершает языческое действо.

В присутствии большого скопления народа гроб вынесли, и траурное шествие довольно быстро двинулось к Петропавловской крепости – власти опасались терактов. В крепости предварительно был обследован каждый подвал и чердак, и на всей протяженности траурной процессии выставлены войска.

Прощание было тяжелым и долгим. Рядом с Минни стоял ее брат Фредди – наследник датского престола, возле него – наследник английского престола с женой Александрой. Чуть в стороне – королева Греции Ольга Константиновна с мужем, родным братом Минни. Лица у них были растерянными: что будет дальше? Будущее не только российской империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским царем и стихиями отрицания и разрушения.

В крепости гроб оставили на восемь дней, чтобы каждый из подданных мог бы прийти и проститься.

«Через 24 часа после погребения Александра II, Александр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению. Канцлер и несколько министров были уволены, их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленное возмущение в петербургских аристократических салонах.

– Наступили дни черной реакции! – уверяли безутешные сторонники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский – министр финансов – пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Начальник штаба Рущукского отряда генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику российского военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой стал первым русским администратором, осознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.

Назначению Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в Росcии, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского царя изысканным стилем дипломатических нот. (Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса: ни один международный властитель дум и сердец, ни один кумир европейских столиц не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний императора. Таким образом, впервые после роковых ошибок, Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам)» (А. М. Романов).

На первом же допросе задержанный террорист Рысаков выдал своих сообщников. В два часа ночи с 1 на 2 марта Желябов, находившийся в каземате Петропавловской крепости за подготовку взрыва поезда у Лозовой, был вызван на очную ставку с Рысаковым. Когда Желябову объявили, в чем дело, он заявил:

– Личного моего участия не было лишь по причине ареста; нравственное участие – полное.

8 марта газета «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовала статью:

«Петербург, стоящий на окраине государства, кишит инородческими элементами. Тут свили себе гнездо и иностранцы, жаждущие разложения России, и деятели наших окраин. Петербург полон нашей бюрократией, которая давно потеряла чувство народного пульса. Оттого-то в Петербурге можно встретить много людей, по-видимому, и русских, но которые рассуждают как враги своей родины».

Суд над шестью обвиняемыми по делу 1 марта – Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем, Гесей Гельфман, Тимофеем Михайловым и Николаем Рысаковым состоялся 26 марта. О подкопе на Малой Садовой эксперты высказались единодушно: «Работа была ведена со знанием дела, взрыв мины образовал бы воронку от 2,5 до 3 саженей в диаметре. В окружающих домах были бы выбиты рамы, обвалилась бы штукатурка, и куски асфальта взлетели бы кверху; кроме того, в домах могли разрушиться печи. Что же касается стен домов, то, смотря по степени их прочности, они могли бы дать более или менее значительные трещины. От взрыва пострадали бы все проходившие по панели, ехавшие по мостовой и даже люди нижних этажей. Люди могли пострадать как от действия газов и сотрясения, так и от кусков падающего асфальта и карнизов».

Во время следствия пятеро осужденных вели себя гордо, причиной террористических действий называли плохое благосостояние народа. Михайлов подробно рассказал о своей жизни в деревне, о жизни крестьян, об их потребностях и расходах.

– А с тех пор, как вы перестали работать, чем жили? – был задан вопрос.

– Мне помогал Желябов.

Откуда брал деньги Желябов – Михайлов не спрашивал.

– Вы сказали, что принадлежите к террористическому отделу революционной партии. Какие задачи