один – чекист. Проведение операции заговорщики обсуждали у Маркова в кинобудке, под стрекот проектора – чтоб никто не подслушал. Руководил Ганька, роль исполнителей-расстрельщиков отводилась боевой четверке: стрелять дело нехитрое, нажать на курок каждый дурак сумеет, а вот все спланировать, подготовить и не засыпаться – тут нужна светлая голова. Руководитель должен наблюдать и направлять со стороны, это доказано революционной практикой и обеспечивает успех предприятия.

Тем временем Михаил, выпущенный из тюрьмы, вольно расхаживал по городу с Джонни и Магомедом и катался на своем «роллс-ройсе», доставленном из Гатчины. Любопытные горожане, прознав о том, что брат свергнутого царя тут поселился, приходили на него поглазеть к церкви, где великий князь появлялся два, а то и три раза на неделе. Магомед следом за Михаилом и Джонсоном в христианский храм не входил, а оставался у ворот – ждал в одиночестве на лавочке, нахохлившись, как орел на скале, и довольно-таки свирепо поглядывал вокруг горящими угольками глаз. Сидение взаперти, в одиночке, произвело на него гнетущее впечатление, а в нежданном освобождении он увидел хитрую уловку тюремщиков. Для того чтобы вернуться на свободу, нужно отсюда, из Перми, бежать, и чем скорее, тем лучше.

После ареста и высылки мужа Наталья Сергеевна осталась в Гатчине – хотя в Брасове было бы и поспокойнее, там не свирепствовал пролетарский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, от которого всего можно было ожидать, ездить оттуда хлопотать о судьбе мужа в Петроград или Москву было далековато. К тревоге за Михаила добавился страх за сына, ведь это – Романов, царская кровь и, возможно, даже наследник трона. Тата носила фамилию по отцу – Мамонтова, и не представляла интереса для большевиков, а вот для маленького Джорджи нужно было придумать надежный вариант выезда из России, причем без матери – Наталья не могла бросить мужа в беде.

Идея пришла внезапно: рядом с домом Путятиных, на Миллионной улице, было посольство Дании, и Наталья вспомнила, что король Кристиан был двоюродным братом Михаила. Датчане, в отличие от британцев, не отказали в помощи семье кузена из рода Романовых. Джорджи с няней поселились в датском посольстве, началась подготовка документов для выезда. При этом датчане еще и обеспечивали безопасность Натальи Сергеевны и Таты в Гатчине: арендовав часть дома, они вывесили на фасаде свой красный флаг с белым крестом и присылали каждый день двух своих сотрудников для дежурства в доме.

Все было продумано до мельчайших деталей и подготовлено к исполнению: маленький Джорджи с няней, играющей роль мамы, и офицером датского посольства, якобы отцом семейства, по подложным документам пересекли границу и отправились в Копенгаген. Самым опасным пунктом на их пути оказался Берлин: так как бдительные германские спецслужбы обмануть не удалось, пришлось раскрыть подлинные имена Джорджи и няни. После недельного ожидания в датском посольстве поступило известие о распоряжении кайзера Вильгельма: «Разрешить ехать дальше и предоставить отдельный вагон первого класса». Видимо, у кайзера были свои виды на семью Михаила…

В Копенгагене король Кристиан радушно встретил беглецов, обеспечил им комфортное проживание и окружил всяческой заботой. Один камень упал с души Натальи…

Теперь, после того как Михаила освободили и поместили в гостиницу, она засобиралась проведать мужа. Не уверенный в своей безопасности под надзором ЧК, Михаил хотя и с нетерпением, но не без тревоги ожидал приезда жены. Обосноваться здесь, в ссылке, под надзором чекистов, всей семьей, с Татой – это слишком безответственно и опасно. Такого же мнения придерживался и осторожный Джонни, да и Магомед думал точно так же. От большевиков надо бежать, и как можно дальше.

При аресте в Гатчине чекисты отобрали у ногайца кинжал, зато ему удалось припрятать в голенище сапога нагайку. Без кинжала, однако, Магомед чувствовал себя в Перми, как голый в лесу среди волков. В городе, к счастью, в полную силу процветал известный на весь Урал Черный рынок, получивший свой название за подтеки черной подземной грязи в его закоулках. Никакие ухищрения чекистов и милиционеров не могли свести на нет эту бурлящую толкучку. На рынке можно было найти все, что нужно человеку в смутное время: от шматка сала и бутылки самогонки до гранаты-лимонки и нагана.

Черный рынок – бедовое сообщество без правил и законов – неистребим, и в этом залог существования в тяжелые времена. Исчезни он – и вся жизнь городская провалится в тартарары.

Появление на Черном рынке Магомеда удивления не вызвало; «и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык» нашел бы здесь теплый прием – лишь бы деньги платил. Магомед готов был платить, поэтому ему без лишних разговоров принесли два – себе и великому князю – завернутых в промасленные тряпки почти новых бельгийских браунинга и патроны к ним. С кинжалом оказалось сложней: в Перми не было спроса на кавказское ножи, а пехотные штыки не отвечали строгим запросам ногайца. В конце концов отыскался и самый настоящий кинжал, в потертых кожаных ножнах и с отменным клинком, слегка затупившимся; первым делом Магомед принялся его точить, выправлять и доводить до блеска. Доброе оружие не помешает человеку ни при каких поворотах судьбы, а спасти его владельцу жизнь на особо крутом вираже – сможет; в этом ногаец был твердо уверен и своей уверенности от Михаила не скрывал. Да и сам Михаил хоть и неохотно, но отдавал себе отчет в том, что освобождение из тюрьмы и последовавшая за ним свобода «на привязи», разрешенная переписка и безотказный «роллс-ройс» – все это не более чем спектакль, автор и режиссер которого сидят в Москве и расписывают роли и судьбы подневольных актеров. Единственная возможность спастись, не дожидаясь трагического финала, – бежать, бежать прочь из Перми. И в этом случае арсенал предусмотрительного Магомеда придется как нельзя более кстати.

Дни капали один за другим, как из подтекающего крана, – медленно, однообразно. Жизнь ссыльных тащилась по непривычно узкой колее – без обычных прежде занятий, без маленьких радостей, по которым так тоскует сердце. Михаил, коротая вялотекущее время, читал все, что попадалось под руку, – газеты, книги. Магомед строил планы спасенья из постылой неволи. А Джонни взялся учить чтению и письму приблудного мальчишку Витьку Морозова, служившего уборщиком синематографа «Луч». Двенадцатилетний Витька оказался на редкость способным и благодарным пареньком, он привязался к Джонсону, как к отцу родному, с которым у мальчика отношения не складывались – Морозов-папа пил запойно и сына колотил при всяком подходящем и неподходящем случае. Витька чуть не каждый день наведывался к своему столичному репетитору, стал близким для знаменитых ссыльных и этим положением дорожил и гордился. А Джонни, выросший в кадетском корпусе и не знавший теплой родительской ласки, испытывал к смышленому мальчишке почти отцовские чувства.

Перед тем как вчерашним арестантам позволили перебраться из первоначально выделенных им убогих каморок при бывшем Благородном собрании