— Я еще долго должен здесь оставаться?

— Ты так торопишься расстаться со мной? — ответил тот, другой.

— Нет, конечно; ты же хорошо знаешь, что я в жизни не был счастливее, чем когда мы были вместе... Но здесь ужасно холодно, такая мука, что не знаю даже, как это сказать.

— Ну что ж, свои муки умножь втрое и получишь слабое представление о моих.

— Бедный, бедный Пьерик!

— И учти, что твое присутствие их чуточку уменьшает и даже сокращает срок моего наказания.

— Тогда я останусь столько, сколько нужно.

— Когда прозвонит утренний «Анжелюс», ты будешь свободен.

Наконец раздался колокольный звон из Ботсореля — этот «Анжелюс». Куртес очутился живым и невредимым в месте, где он оставил свою одежду.

— Прощай, — услышал он голос своего друга, чья голова показалась над водой. — Если ты чувствуешь в себе смелость начать все снова, вечером увидимся.

— Я буду ждать тебя, как вчера, — ответил Куртес.

И он отправился в поле догонять мужчин с фермы, словно он провел ночь в обычном покое. А когда наступил вечер, он улегся в постель, но не раздеваясь, чтобы быть полностью готовым к приходу друга. Тот появился в тот же час, что и накануне, и так же, как накануне, оба отправились на пруд. Там все повторилось, кроме одного: страдания живого удвоились.

— Тебе хватит мужества начать все снова в третий раз? — спросил у него мертвый.

— Даже если я должен погибнуть, я останусь верен тебе до конца, — ответил Куртес.

Когда он пришел на ферму, чтобы заняться своим обычным делом, хозяин поразился его бледности и слабости.

«Наверное, этот добряк, — подумал он, — провел ночь на кладбище, на могиле своего друга: потеряв его, он не может утешиться».

И он решил подкараулить Куртеса тем же вечером. Ему пришлось ждать до полуночи. Ночь была лунной, светлой, и тут он увидел, как через двор прошел призрак, открыл дверь конюшни, вошел в нее, а потом вышел вместе с Франсуа Куртесом. И оба, живой и мертвый, зашагали по направлению к мельнице. Хозяин проскользнул в тени холма следом за ними. Спрятавшись за ивами, растущими над прудом, он видел их погружение в воду и слышал их разговор под водой.

— Ох, не могу больше! Больше не могу! — стонал Куртес.

А другой, не переставая, повторял:

— Держись! Держись!

— Нет! Я чувствую, что изнемогаю, я не дотерплю до «Анжелюса»!

— Нет, нет, будь сильным! Еще два часа... Еще полтора часа... и благодаря тебе я буду спасен! Думай об этом. Твои страдания закончатся, и ты откроешь мне двери рая, где скоро ты соединишься со мной.

Фермер за ивами исходил отчаянием. Ему хотелось убежать, но он не решался двинуться... Зазвонил «Анжелюс». И тотчас из глубины пруда раздался крик:

— Франсуа!

— Пьерик!

И фермер увидел какой-то пар, который поднялся над водой и растворился в облаках. И в то же время Куртес в изнеможении упал почти к его ногам. Фермер бросился к нему, помог ему одеться и, так как тот не в состоянии был идти, донес его на руках до фермы, где бедный парень успел еще принять последнее причастие, прежде чем испустил дух.

* * *

Дети, умершие некрещеными, блуждают в небесах в виде птиц. Они издают слабый жалобный крик, похожий на писк новорожденного. Их часто принимают за птиц настоящих; но старики узнают их безошибочно. Рассеянные в пространстве, души таких детей ждут конца света. Тогда святой Иоанн Креститель совершит над ними таинство, которого им не хватает, и после этого они улетят прямо на небо. Женщины чистой, святой жизни, прежде чем попасть в рай, могут пройти через чистилище, чтобы увидеться там со своими детьми, умершими без крещения, в особенности женщины, которые много молились за души грешников.

* * *

Есть и такие среди душ, которые совершают свое покаяние в виде коровы или быка, согласно полу, какой они имели при жизни. Души богатых пасутся в бесплодных полях, где только камни и тощие травы. Души бедных находят в изобилии, что пощипать на сочных пастбищах, где хватает и клевера, и люцерны. Те и другие отделены друг от друга только стеночкой толщиной в один камень. Зрелище бедных, которым все дается так щедро, добавляет горечи богатым, а их нищета делает радость бедных еще слаще. И правду сказать, зачем же нужен мир иной, если он не противоположность нашему?

Заяц из Коатнизана

Каждый стоящий в руинах замок имеет своего волшебного зайца.

Только в одном округе Ланньона есть заяц замка Тонкедек, заяц замка Коатрек, свои зайцы у замка Коатнизан и замка Керам и всякие другие, которых я забыл.

Все эти зайцы — это души старых владельцев, которые в таком облике отбывают свое покаяние. Они заставляли дрожать всех вокруг, когда были живыми, за это теперь, после смерти, они осуждены стать самыми пугливыми животными. Они получат спасение только после того, как охотники, которые не знают, на кого они охотятся, выстрелят в них ровно столько раз, сколько раз они стреляли или заставляли стрелять по бедным людям, которые зависели от них когда-то.

Свинец проходит через них, не убивая, они не теряют и капли крови, но страдают не меньше, чем если бы всякий раз умирали.

Вот так однажды Жером Лостис из Плюзюнета, охотясь на землях Коатнизана, увидел необыкновенно крупного зайца, который выскочил прямо из-под его ног и попытался спрятаться в голубятне.

— Вот это да, — сказал себе очень довольный Жером, — это все равно что поймать его прямо у себя в сумке.

Одно только его удивило: собака, которая, как и он, увидела зайца, вовсе не желала его преследовать. Пришлось ему одному идти в голубятню. Заяц сидел там, прижавшись к стене. И Жером вскинул ружье и нажал на курок. Пум!.. Дым рассеялся, он бросился вперед, чтобы подобрать дичь, опасаясь только, что разнес ее в клочья, стреляя с такого близкого расстояния. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что заяц жив, как будто и не получил полного заряда свинца, и смотрит на него, не двигаясь, человечьими глазами.

— Вот безрукий-то я! — вскричал Жером Лостис, уверенный, что промахнулся, — он, который по праву слыл лучшим стрелком в окрестностях.

И он прицелился второй раз.

И тут вдруг заяц заговорил:

— Ты зря на себя сердишься, ты не промахнулся.

Жером почувствовал такой ужас, что ружье выпало из его рук. А заяц продолжал печально:

— И все-таки ты стреляй. Ты сократишь срок моего наказания, мне остается еще семьсот двадцать семь выстрелов до моего спасения.

Жером Лостис и на самом деле поднял свое ружье, но только для того, чтобы удрать со всех ног. На этот раз заяц заставил бежать охотника.

Свинья и семь черных поросят