— Спасибо за информацию, — кивнула я и поднялась с места. Мне больше нечего здесь было делать. — Сигареты и зажигалку оставь себе. Порадуешь сокамерников! — махнула я рукой на прощание и быстро вышла за дверь.

К Саврасову на обратном пути я так и не зашла. Через длинные коридоры по нескончаемым лестничным пролетам я спустилась вниз, миновала пропускную вертушку, шагнула на улицу — и замерла… Меня обдало запахом прелой листвы, в глазах запрыгали рыжие и желтые блики: это качались в воздухе и медленно падали на скамейки, на тротуар и прохожим под ноги огромные разлапистые листья каштанов, высаженных целой аллейкой около Следственного комитета. Так бы и стояла посреди этого желтого великолепия, так бы и любовалась последними всполохами увядающей осени…

Но жгучая злоба подхлестнула и погнала меня вперед. Звонко выстукивая каблуками, я сбежала с крыльца, под оглушительный трезвон автомобильных гудков перебежала дорогу в неположенном месте и запрыгнула в свой «фольк». Скорее, как можно скорее мне хотелось закончить всю эту историю, лживую от начала и до конца! Ох уж этот Кронштадтский!

Как бы то ни было, частный пансионат на окраине Тарасова действительно существовал. Час спустя я уже оставила свой «фольк» на гостевой парковке этого заведения и бодро шагала по направлению к высокой ограде, которая отделяла прилегающий парк от территории частной школы. Попасть внутрь оказалось довольно просто: охранник, вышедший мне навстречу, легко удовлетворился моей улыбкой и коротким пояснением: «Мне нужно поговорить с директором. Хочу посмотреть школу и, может быть, оформить к вам своего сына».

Но как только я оказалась в просторном кабинете, тесно обставленном книжными полками, а через очки в массивной оправе на меня глянули умные и внимательные глаза пожилой дамы по имени Эвелина Борисовна, которая значилась директором этой школы, у меня тотчас пропало всякое желание расспрашивать об учебном процессе и методиках преподавания. Я поглубже уселась в кожаное кресло и, не забывая благовоспитанно улыбаться, сердечно сказала:

— Я бы хотела навестить своего племянника. Никиту… — я помедлила, с усилием припоминая услышанную от Антона фамилию, — Никиту Воронова. Я его тетя. Три года назад переехала в другой город, а сейчас вот случайно оказалась в Тарасове. И мне так захотелось навестить мальчика, мы с ним так давно не виделись!

Я говорила и улыбалась, будучи почти уверенной в том, что сейчас эта пафосная дама с накрахмаленным воротничком сверит что-то по своим ведомостям, пожмет плечами и скажет, что никакого Никиты Воронова у них нет и никогда не было. Тогда я страшно удивлюсь, разведу руками, после чего «вдруг» соображу, что, должно быть, я просто перепутала название школы, — и удалюсь с тысячей извинений за беспокойство.

Но вышло иначе. Эвелина Борисовна не стала рыться в списках учеников и даже не переспросила имени моего «племянника», а сразу расплылась в улыбке и ответила:

— К Никитушке? Как хорошо! Его так редко навещают. Мальчик очень скучает по родным. Скрывает, конечно, но я не первый год работаю с детьми и все прекрасно вижу. У Никиты через двадцать минут закончится урок. — Директриса глянула на часы, потом снова на меня: — Подождете? Я вас к нему провожу.

Такого поворота я не ожидала. Вообще-то встреча с мальчиком Никитой не входила в мои планы — я просто не знала, о чем с ним говорить. Но нужно было отыграть свою роль до конца.

— Конечно, подожду, — кивнула я.

— Хотите чаю или кофе?

— Нет, спасибо.

Я лихорадочно соображала, что делать дальше, и наконец спросила:

— Вы сказали, что Никиту редко навещают… А как же его отец?

Мне было страшно попасть впросак с этим вопросом, но, кажется, я задала его не напрасно.

— Да, отец время от времени приезжает к Никите. Но больше у мальчика никого и нет. О вас вот я ничего не знала…

Я хотела что-то сказать в свое оправдание, но Эвелина Борисовна и не думала меня в чем-то обвинять — она плавно продолжала:

— Вообще, по нашим правилам, родители и близкие могут навещать детей только в выходные. Но к Никите отец приходит даже не каждую неделю. Я понимаю, Прохор Аркадьевич очень занятой человек, но… Я уже не раз говорила ему, что для эмоционального развития ребенка нужно…

— Что? — меня словно жаром обдало. — Что вы сказали?

— Для эмоционального развития Никите нужно чаще видеться с отцом, — мягко договорила Эвелина Борисовна.

— С Прохором Аркадьевичем? — повторила я.

Наверное, у меня был очень глупый вид, поскольку сдержанная директриса несколько удивленно посмотрела на меня поверх своих очков. Но мне сейчас уже было все равно!

— Прохор Аркадьевич Федосеев? — еще раз спросила я, столбенея от внезапной догадки.

— Именно, — царственно кивнула директриса, пристально глядя на меня. — Что с вами? Вам нехорошо?

Я с усилием взяла себя в руки и поспешила заверить, что со мной все в порядке. Для отвода глаз я еще несколько минут пообщалась с милейшей Эвелиной Борисовной, потом она снова взглянула на часы и поднялась из-за стола со словами:

— Урок скоро закончится. У нас есть гостевая комната — это соседний кабинет. Я сообщу Никите, что вы его ждете, и он сам придет к вам.

Я кивнула, сердечно поблагодарила даму и выскользнула за дверь, чтобы поскорее покинуть это заведение. Бедный мальчик! Интересно, что он подумал, когда ему сказали, что к нему пришла тетя, о существовании которой он даже не подозревал…

Долго, очень долго я бесцельно гнала машину вперед, раз за разом проезжая одни и те же перекрестки, улицы, дворы, пока не утомилась от этой бессмысленной езды. Наконец я тормознула «фольк» у тротуара, заглушила двигатель, закурила и глубоко задумалась. Значит, Прохор Федосеев и Антон Кронштадтский — это один и тот же человек? Я примеряла эту мысль так и эдак и не знала, что с ней делать. Как выглядит Прохор — никто не знал. Жаль, что я не спросила об этом у дамочки из пансионата! Впрочем, меня бы наверняка вытолкали оттуда в шею после таких расспросов.

Но зачем Прохору было надевать на себя личину другого человека и называть себя Антоном Кронштадтским? Патологическое недоверие ко всем вокруг? Может быть. Или особая предусмотрительность? Если даже полиции или недоброжелателям попадется кто-то из шайки Прохора, то даже при всем желании этот человек не сможет указать на босса — только на неприметного и оборотистого подельника Антона Кронштадтского. Что, собственно говоря, и произошло, когда взяли Ника Ветлицкого…

Ох хитрец! Ох шельма!

Что-то хрустнуло между пальцев, и этот звук вернул меня к реальности. Я опустила глаза и увидела смятую пачку сигарет у себя в руках.

— Вот черт! — выругалась я.

Заглянула в сумочку, в бардачок в поисках новой пачки «Парламента», ничего не нашла, снова выругалась, но делать нечего! Пришлось выбираться из машины и бежать до ближайшего киоска с табаком на другой стороне улицы.