– На могиле Канта тринадцать колонн, – увлеченно продолжал Владимир, – и это несмотря на стремление немцев к симметрии! Комендант города Отто Ляш подписывал акт о капитуляции Кёнигсберга в кабинете номер тринадцать. Последний форт, который обороняли немцы, пал 13 апреля 1945 года… – Он взглянул на девушку, увидел, что она думает о своем, и покачал головой: – Возможно, вам это не кажется значительным, но поверьте мне – это очень важно… А что у вас там дальше? Какой следующий ключ?

– Если идти по номерам, то наступает черед печати, а потом уж сломанный кинжал.

– Свастики на рукоятке?

– Да… Алекс мне вчера объяснял про символы и руны. Он думает, что мы ищем некий клад, оставленный нацистами.

– Возможно.

– Но вот чего я не понимаю: зачем тете понадобилось все это прятать? К чему игра в поиск клада? Если она действительно нашла нечто ценное, разве не нужно было передать это в музей? В конце концов, двадцать пять процентов от крупной суммы не так уж мало. Вместо этого она пишет номера на стикерах и создает некое подобие романа Дэна Брауна в домашних условиях.

– Возможно, ваша тетушка не хотела, чтобы эти вещи попали в руки официальных лиц.

– Но почему?

– Боюсь, ответ на этот вопрос вы найдете только вместе с артефактами.

– Почему-то мне кажется, что вы знаете больше, чем говорите, – протянула Рада, искоса взглянув на мужчину.

– Нет-нет, что вы. – Владимир вдруг ссутулился и принялся каким-то ужасно патриархальным жестом оглаживать бороду. – Я историк, ученый, а потому привык до всего докапываться. Не могу не думать, не рассуждать… но знать – ничего не знаю. И тем не менее я хотел бы вам помочь хоть как-то. Держите меня в курсе, хорошо? И сегодня вечером я буду… я буду, как говорится, держать за вас кулак.

– Спасибо.

Скво опустила шар и обессиленно прикрыла глаза. Надо возвращаться в Калининград. Только оказавшись в непосредственной близости от Рады и тех сил, что пробуждаются вокруг нее, сможет она, Скво, использовать свой шанс. И в то же время… Женщина выбралась из пространства пентаграммы и, пошатываясь от усталости, отправилась в душ. В то же время именно сейчас ей ужасно не хочется никуда ехать. Борис словно очнулся и осознал наконец, что на Ираде свет клином не сошелся. Они последние дни много гуляли по Светлогорску, сидели в кафе, смотрели на море, долго разговаривали и очень, очень сблизились. И дело даже не в сексе – это бывало и раньше. Но только теперь их близость вышла на новый уровень, на уровень души. Скво вздохнула. Но она не сможет следить за Радой, не получит необходимой свободы маневра, если Борька будет рядом. А значит, надо отправить его обратно в Штаты. А потом… нет, сейчас загадывать и желать ничего нельзя. Наступил такой момент, когда неосторожная надежда на будущее может оказаться хуже самого безрассудного поступка. Но вот сожалеть о том, чего приходится лишаться, никто не запрещал. Скво плакала, стоя под горячим душем и жалея себя и Бориса… и даже немножко Ираду.

Врач дяди сообщил, что состояние больного не ухудшается, что уже неплохо. Рада спросила, не нужно ли купить лекарства или еще что, но доктор сухо заметил, что все необходимые препараты в больнице имеются. Тем не менее нервное возбуждение, охватившее девушку с самого утра, требовало выхода. Она несколько раз набирала телефон Алекса, но каждый раз тот оказывался недоступен. Тогда она отправилась на рынок, купила курицу и решила сварить суп.

Дома было пусто, и Рада взялась за работу. Поставила вариться бульон, вымыла полы, постирала белье. Алекс вернулся только к трем часам, когда она уже доварила суп, на второе сделала курицу с рисом, вконец извелась и не знала, что и думать.

– Какого черта у тебя мобильник отключен? – набросилась она на молодого человека, едва тот показался на пороге. Выглядел Алекс порядком замотанным, но Рада ничего, кроме собственного беспокойства, не видела. – Я тут с ума схожу, а он где-то шляется!

– Ни фига себе шляется! Я трудился на общее благо! – Молодой человек сгрузил на пол тяжелую сумку и расстегнул молнию: – Смотри, это нам на всякий случай. Экипировка для вечерней прогулки.

В сумке оказался моток крепкой веревки, два рюкзака, два фонаря, две пластиковые бутылки с водой, батарейки, два армейских складных ножа, небольшой фотоаппарат и две куртки из какого-то прочного и явно водоотталкивающего материала.

– Не смог придумать, что еще нам может понадобиться, – озабоченно заметил Алекс, раскладывая вещи на кровати. – Как ты считаешь, что еще нам стоит взять с собой?

Рада растерялась.

– Ну, возьмем вещи из ларца. И… бутерброды?

Алекс взглянул на нее с изумлением:

– Бутерброды? С ума сошла! Хотя… Если застрянем в библиотеке до утра, есть точно захочется.

– Черт, я и не подумала. Нам придется торчать в темном здании всю ночь! Страшно и скучно!

– Не говори глупостей. Даже если мы не найдем следующий знак, скучно не будет. – Он потянул к себе девушку и спросил на ушко: – Ты когда-нибудь занималась этим в библиотеке?

Клаус смеялся. Он сидел на полу, разложив вокруг себя непонятные предметы, таращился на желтоватый лист бумаги и смеялся. Тереза смотрела на него испуганно, да и было отчего перепугаться: последние события не располагали к веселью. Вчера Клаус вернулся в дом Терезы и ее матери и рассказал, что дядя умер, а ему самому угрожает опасность. Мать Терезы отправила его в погреб, туда, где уже фактически жила Тереза, которую скрывали от посторонних глаз.

Спустившись в погреб, Клаус нашел в стене кирпич, о котором говорил дядя, и вытащил из ниши сверток. Там, среди немногих странных вещей, оказался хорошо знакомый ему кожаный блокнот, с которым Карл практически не расставался. И еще кусок пергамена, на котором был чертеж и надпись: «Ключ сей ко злу и ужасу, что скован был мудростью древних…» Клаус подсел поближе к лампе и уставился на рисунок печати. А потом он начал смеяться, чем ужасно напугал Терезу. Не смея ударить молодого человека по щеке (как сделала мама, когда соседка устроила истерику), девочка не придумала ничего лучше, как ущипнуть его.

– Ай! Ты чего? – Клаус потер плечо, на котором теперь наверняка будет синяк. – С ума сошла?

– Нет, это ты сошел с ума и смеешься как ненормальный! – сердито ответила девочка. – Что там такого забавного?

Но Клаус лишь покачал головой и опять уставился на плотный желтоватый лист. Потом сунул руку под рубашку и снял с шеи серебряный медальон. Ему не нужно было сравнивать рисунок при свете тусклой лампы, он и так знал его наизусть, потому что не раз пальцы его скользили по металлу, обводя знаки: звезда Давида в центре, три лепестка вокруг нее с буквами «Алеф», «Мем» и «Шин», а потом семь лепестков и вокруг еще двенадцать. Ему никогда не приходило в голову пытаться прочесть, что же такое написано на его медальоне. На медальоне, который подарила Мириам, сказав, что Клаус самый умный, а потому наверняка сможет прочесть надпись, которую вот уже несколько столетий не могут расшифровать мудрецы ее народа.