Занятия – это было что-то. Группы комплектовались не из одной только зелёной молодёжи – ко мне приходили кадровые лётчики, некоторые с опытом войны в Испании или в Китае. С наградами и званиями. Были среди них и гражданские – состоявшиеся спортсмены, освоившие кроме У-2 и более скоростные машины. Стоило им увидеть преподавателя-юношу, как начиналась сущая чехарда. Прекращать её приходилось в бою. Воздушном. Учебном. Любого я уделывал, как кутёнка, потому что знал особенности именно этой машины.

Заканчивался же учебный процесс тогда, когда через раз, а то и чаще, начинали уделывать меня – способные ребята сюда попадали. Большинство – весьма ершистые. Встречались и девушки. Все они к завершению курса в клочья разрывали из пулемётов небольшой конус, буксируемый маленьким скоростным самолётом, постоянно меняющим и высоту, и направление полёта. Давили реактивными снарядами макеты зенитных батарей и знали кучу хитрых приемчиков и уловок. В том числе – тактику истребителей будущего противника. И точно метали бомбы с крутого пикирования, попадая буквально в кол.

Всего через мои руки прошло больше ста человек – как раз на три москитных авиаполка. Один из них я и начал формировать в мае сорок первого, заранее подкопив на базе школы необходимого имущества и подобрав кадры. Штаб, связь, инструменты, материалы, кухня, умывальники, палатки… длинный перечень оснащения большого и сложного хозяйства. Ничего не забыл, всем запасся. Даже транспортом – несколькими ДС-3 и грузовиком-полуторкой, который в частично разобранном виде вполне годился для перевозки по воздуху.

В начале июня, оставив практически полноценный полк на своего заместителя, отправился к месту предстоящих боёв, выбирать будущие места базирования – цепочку пунктов, на которые мы будем перелетать по мере отступления. Выполнить условия маскировки в этих причерноморских степях удаётся далеко не всегда. Нужны места с хоть какой-то древесной растительностью, а лесополос в этих краях пока не насадили. Балки, овражки, заросли вдоль речек или у других водоёмов – всё это надо осмотреть и прикинуть, как что спрятать, куда протянуть взлётную полосу – работы было много, но справился я с ней вовремя.

И вот сегодня, двадцать первого июня, сижу на первой точке неподалеку от Бельц и жду прилёта своих подчинённых. Почему я так долго с этим тянул? Из соображений той же маскировки. Сам-то полк уже сидит неподалеку отсюда в Первомайске – это, относительно расположения линии фронта в начале войны, достаточно глубокий тыл. Но это и расстояние всего одного перелёта. Здесь со мной часть батальона аэродромного базирования. Парни, скинув гимнастёрки из соображений всё той же маскировки на случай пролёта воздушного разведчика, выкосили хороший участок степи и в художественном беспорядке расставили вокруг взлётной полосы небольшие копёшки. Рядом заросшее чахлым южным лесом углубление, на дне которого скапливается талая или дождевая вода. Тут уже замаскировано несколько палаток и стоит полевая кухня. Горючее, боеприпасы на три-четыре боевых вылета сложены в окопчиках, связист через рацию установил контакт со службой воздушного наблюдения, оповещения и связи – сидит на их волне и дисциплинированно радиомолчит.

У меня всё продумано и подготовлено. Даже стоянки для самолётов между деревьями оборудованы – обвалованы и прикрыты растянутыми маскировочными сетями. На одной из них – связной У-2. Командованию округа, который уже завтра станет Южным фронтом, я подчинён достаточно условно – то есть мы друг о друге знаем, но сам полк находится в распоряжении Москвы.

Ленивая послеполуденная истома, заходящий на посадку транспортник с очередной порцией полкового имущества – всё идёт по плану.

И по частному плану моего включения в боевую работу, и по общему – оснащения авиации в целом. В последнее время я мало что знаю о конкретных шагах по подготовке к войне – завеса секретности напущена такая, что только держись, но все самолёты моей части радиофицированы – американские рации с неплохим качеством связи. Наземных радиостанций целых три. Ещё мне доложили, что в Первомайск поступило американское оборудование для аэрофотосъёмки – его установили на один из москитных истребителей. Опробовали в деле и пришли в восторг – при полёте на высотах до четырёх километров качество снимков просто потрясающее.

Наши боевые машины теперь называются Мо-1 – как и все остальные – по первым буквам фамилии конструктора. В том же Первомайске видели штук тридцать и только что перегнанных туда По-1Б – бывших УТИ-17Б – бомбардировочный вариант. Видимо, перевооружают один из полков, а первый или последний – не знаю. Ещё рассказывали о других машинах, очень похожих на По-1, но меньше размером. К ним вообще никого не подпускают – полагаю, это По-3. Не уверен, но, если на них установлен двигатель М-105, то «мессерам» придётся кисло. Ведь где-то в этих краях расположен полк, где старшим лейтенантом служит Александр Иванович Покрышкин. И не только он – многих искусных и опытных лётчиков потеряли мы в начале войны в той моей прошлой-будущей жизни, а этот ас прошёл с боями от западной границы до Кавказа, чтобы потом вернуться и сбить реактивный «мессер» уже над Германией. Или это был Кожедуб? Не помню в точности. Но над Германией.

Не знаю наверняка, что изменилось с моим появлением в этом прошлом – командир полка в звании капитана – не бог весть, какая большая шишка. Ну да стратегия – не мой уровень. Вот, скажем, о По-5, которые бывшие УТИ-16, я вообще ничего не знаю. Не знаю даже однорядный на них мотор или двухрядный. Принят на вооружение бомбардировщик Пе-2, или он же, но истребитель Пе-3? На испытания Ар-2 я так и не попал, а Конарев с некоторого момента перестал выдавать ответы на мои вопросы. Сказал, что и ему ничего не сообщают. Он вдруг понизился в звании до капитана авиации и служит у меня замполитом. Летает. Сказал, что окончил аэроклуб. То есть со связным самолётом справляется, да и истребитель может перегнать, хотя к плеяде бойцов не относится – не тот класс.

Шесть лет в авиации рядом со мной – много чего нахватался, ещё и пилотированию обучился. Он ведь молодой – немного за тридцать.

Наш транспортник сел. В него тут же запрягли пару лошадей и утащили на замаскированную стоянку – разгружают.

Откуда ни возьмись, появляется чужой По-2. С ходу садится, останавливаясь совсем рядом с деревьями – его мигом прямо на руках закатывают под растянутую сеть – с маскировкой тут строго. А ко мне идёт Мусенька – это она прилетела. В форме с петлицами капитана. Её, как и меня, восстановили в звании. Отчего же на её лице написано такое огорчение?

– Ты представить себе не можешь, какая засада, – она замирает в моих объятиях и сотрясается от рыданий. – Целый подготовленный полк ночных бомбардировщиков разобрали на самолёты связи. Я теперь осталась совсем одна – даже штурманов, и тех позабирали, не говоря о техниках и аэродромном обслуживании. Всего-то три дня меня не было, пока отвозила семью под Горький, а вернулась на пустое место.

«Вот это фокус, – думаю я, поглаживая трясущиеся лопатки. – Оказывается, её поступление в аэроклуб сразу после окончания морского техникума было прикрытием для формирования авиаполка и обучения лётного состава. Внешней, так сказать, мотивацией».