Ещё немцы крепко нас надули – устроили на нашей территории свой аэродром, воспользовавшись тем, что места на севере безлюдные. В период наступления снова отличились катерники – высаживали десанты.

Немецкая авиация терроризировала наши конвои. Вернее, конвои, везущие оружие и боевую технику, поставляемую союзниками. На один из таких караванов и пытался выйти «Тирпиц». Вот и всё, что сохранилось в моей памяти – я всё-таки не моряк. Но значительных морских битв точно не было – не сходились эскадры для решительного сражения.

На Балтике подводные лодки испытывали трудности с прорывом на оперативный простор из-за разного рода заграждений, которых немцы понаставили ужас, как много. Корабельная артиллерия работала по целям на суше, особенно в период обороны Ленинграда – то есть стреляла прямо со стоянок. Имел место трагический прорыв в Ленинград из Таллина, когда наш флот понёс тяжелые потери от всё той же авиации. Катерники высаживали разведгруппы. Авиация работала напряжённо, в том числе и против финнов, хотя немцы нас тоже беспокоили. О действиях артиллерийских кораблей ничего не знаю, зато подводник Маринеско потопил какой-то крупный транспорт из числа пассажирских пароходов, уничтожив личный состав чуть ли не целой дивизии.

На Чёрном море крупные надводные корабли вначале использовали преимущественно, в качестве транспортов – мы долго быстро отступали. Впрочем, был досадный эпизод, когда лидер эсминцев и несколько эсминцев, не помню сколько, бомбардировали Констанцу. Ещё вроде крейсер с ними был, но он их просто прикрывал. Так вот – на отходе лидер подорвался на мине. Но ходили разговоры, что никакая это не мина, а наша подводная лодка его торпедировала. Эсминцы приняли её за вражескую и закидали глубинными бомбами. Так что – концы в воду. Не вернулась лодка. Но это чисто из разговорного жанра – информация непроверенная, – я посмотрел на Кузнецова, но тот поспешил успокоить меня:

– Я внимательно просмотрел записи всех бесед с вами. Знаю, что южное направление вам ближе – вы ведь там воевали. Продолжайте. Слухи и домыслы меня тоже интересуют.

– О действиях крупных кораблей я больше ничего не знаю. Они обычно старались проскакивать ночью, чтобы не попасть под удар фашистской авиации. Катерники тоже вроде ничего особо выдающегося не утопили – не помню, чтобы об этом писали. Подводники… затрудняюсь. Сам я над морем почти не летал. Вот пехоту в бушлатах помню отлично. И то, что фашисты этих парней побаивались, и что береговые батареи во время обороны Севастополя сметали наступающих немцев пороховыми газами из своих стволов.

– То есть они стреляли по сухопутным целям?

– Так точно.

– А крупные корабли немцев в Черном море были?

– Не знаю. Я и про румынские ничего не знаю. Если с моей колокольни, то флота на этом театре военных действий словно и не было. Только когда начали наступать, тогда сторожевые и торпедные катера вместе с остальным тюлькиным флотом начали высаживать десанты. Об этом писали, и немало.

– А речные флотилии? Ведь они должны разрушить переправы противника через Прут и Дунай.

– Не в курсе вопроса. Знаю, что наши высаживались в самом начале войны на румынской стороне Дуная, но развития эта операция не получила. Хотя поначалу имел место успех.

– Хм, – Николай Герасимович задумчиво посмотрел на меня. – Получается, что личный состав крупных кораблей преимущественно сражался на суше. А из артиллерии более всего была востребована зенитная.

– Вроде бы так и выходит, – согласился я. – Смутно припоминаю что-то о трагедии, постигшей Пинскую речную флотилию, но ни одного обстоятельства не знаю. Возможно, её отсекли одним из танковых клиньев.

– А как вы оцениваете перспективу немедленного после начала войны крупного десанта на румынскую территорию?

– Хорошо бы, но я не стратег – на мои оценки в таких вопросах полагаться нельзя. Поговаривали, что Румынская речная флотилия была сильнее нашей Дунайской. А так – да, без румынской нефти немцам было бы щекотливо. Не зря у них Роммель в Северной Африке с англичанами воевал – нефть для Гитлера значила много. А мы не один раз пытались бомбить плоештинские нефтепромыслы. Бывало, что удачно, но вообще-то румыны этот район старательно прикрывали. Так что разрушить их, как следует, у нас не получилось.

– То есть вы всячески подчёркиваете возросшую роль авиации в войне на море, – задумчиво протянул адмирал.

– Эта тема мне ближе остальных. Кстати, могу продемонстрировать нанесение серьёзных повреждений любому кораблю при помощи уже существующих вооружений. Найдётся у вас подходящая мишень под удар реактивными снарядами?

– Спасибо, Александр Трофимович. Не стоит беспокоиться – лучше мы сами в этом вопросе разберёмся. Не верится мне как-то, что восьмидесятимиллиметровый снаряд способен нанести существенные повреждения хотя бы эсминцу.

– В сорок первом будут стотридцатимиллиметровые. А вскоре появятся и калибром двести с чем-то. Пикировщик Ар-2 такие вполне сможет нести.

– Ар-2? Не слышал о таком.

– Появятся в сороковом. Примерно через полгода. Сразу заказывайте для флотской авиации и стойте скалой, если вздумают снимать их с производства. Это будет рабочая лошадка, которая не раз нас выручит. Копия старого доброго СБ, который многие лётчики уже освоили.

На этом мы и закончили наш разговор – не слишком много я знаю по военно-морской тематике. Да и тому, что знаю, верить нужно с осторожностью.

* * *

Вскоре прошли и другие разговоры с лицами, заинтересованными в получении от меня более подробной информации. Но я мало что мог добавить к ранее высказанному – меня ведь очень тщательно расспросили ещё в тридцать пятом году. Я лишний раз подтвердил, что танк Т-34 был весьма удачным, что наши артиллерийские системы оказались на должной высоте, что скудные возможности радиосвязи доставляли огромные неудобства нам и давали преимущество противнику. Направления главных ударов указал без особых подробностей. Так что получилась напрасная трата времени с мучительными попытками вспомнить хоть что-то ещё.

От авиации ко мне не обращались. Возможно, я им уже надоел со своими «проектами». К тому же пришла пора отправляться в Воронеж – начинать занятия в школе фигурного пилотажа и стрельбы по тарелочкам.

Мой ДС-3 в Горьком встал на поток. Заводские конструкторы заметно его окультурили и почти не утяжелили при этом. Зато развернули моторы винтами вперёд, отчего разбег перед взлётом стал немного короче – скорость отрыва уменьшились, а посадочная осталась без изменений. Таким образом, из обязательных предвоенных дел у меня осталось только одно – обучить будущих воздушных охотников. Хотя бы человек шестьдесят за полтора года. Думаю – дело посильное.

Оставшееся до начала войны время пролетело для меня, как один миг. События носили однообразный характер, но сменяли друг друга по нескольку раз в день, отчего и описываю я их в стиле скороговорки.